Луч широкой стороной

Да только Акинфий Демидов малость хитрил. Не свинцом, а серебром и золотом были напичканы эти места. Елизавета, получив донос, что Демидов для себя золото и серебро выплавлял, быстренько все демидовское имущество – и заводы, и земли – велела «взять на себя». Еле успел Демидов спрятать поглубже в рудниках груды добытого золота, вывезти не смог. Теперь царская казна распоряжалась местными рудниками. Но шахты проработали недолго, лес сожгли, и печи были погашены.

Пришли новые экспедиции. Уже не руду, а камень стали выворачивать из земли и вывозить в российские и заграничные столицы. Местные жители на такие работы не шли. Алтайцы отогнали свои стада в сторонку от рудников, подальше в горы. А старожилы – православные староверы, те, которые не сожгли себя, – хоть и не сдвинулись с места, но цеплялись за землю и в ее недра не лезли, боясь потревожить спрятанные там адские силы. Не за тем их деды от заводской каторги, от помещичьего самодурства и церковного произвола бежали в Сибирь, чтобы выворачивать землю наизнанку и вытряхивать наружу всякую невидимую нечисть, сброшенную с Неба и заточенную в преисподней.

Поэтому на рудники и заводы свозили крепостных из разных мест целыми деревнями. И позже, в советское время, валить остатки леса и сплавлять по Чарышу сгоняли заключенных сибирских лагерей – сибулонцев. Все сожгли, сплавили. Холмы до горизонта покрыты низким кустарником, а называются по-старому.

– Сосновая, Осиновая, Пихтовая горки, – показывал Князь, представляя новому другу свои владения.

И только в деревне росли большие старые деревья: не дали тронуть, а то некуда будет прилетать пращурам в родительский день.

Но Лешка думал не про шахты и деревья. Пещера была самым подходящим местом для заседаний какого-нибудь тайного общества.

– Давай это будет наш штаб, – предложил Лешка. – У каждого князя должен быть свой штаб.

– Ладно, – кивнул Андрей. – А ты будешь моим главным советником.

– А через тыщу лет сюда придут археологи и добудут наши кости. И установят, что здесь обитали Князь и его Советник. Надо им записку написать, чтобы они ничего не перепутали.

Князь пошарил в карманах, но писать было нечем и не на чем.

– Давай поищем… Древний карандаш какой-нибудь или уголек, которым неандертальцы рисовали, – предложил Советник.

Они поискали, но нашли не карандаш, а кость.

– Думаю, это от неандертальца или… от белогвардейца. – Князь тоже решил блеснуть знаниями и подкинул позвонок. – Они здесь оба обитали.

– Без комментариев, – откликнулся Лешка. Он чувствовал себя таким повзрослевшим за этот день, что вполне мог позволить себе выразиться по-папиному.

Посидев в Загонной, мальчишки отправились в Проход. Длинная и извилистая Проходная пещера, местами низкая и узкая, выводила на другую сторону Большой скалы, к тропинке, которая прерывалась расселиной шириной в самом безопасном месте с метр. А за щелью была Малая скала.

– Здесь вечером нельзя ходить, – предупредил Андрей. – Туда давно девушка свалилась. Древняя царевна. И стала призраком. Вылетает из щели и тащит за собой. Я один раз пошел – так еле вырвался.

Лешка молча посмотрел на нового друга, не сумев с ходу найти научного объяснения этому явлению. Нужны были дополнительные факты.

– Не воет?

– Не, не воет. Раньше плакала. А потом перестала. Она детей к себе забирает, чтобы было с кем поиграть. Я однажды подхожу к краю и слышу: «Айттыр! Айттыр!» – это на алтайском языке что-то, забыл у деда спросить.

– Может, инфразвук в щели образовывается? При определенном направлении движения воздуха, – почесал макушку Леша.

– Может, – деловито кивнул Андрюха, не переставая удивляться познаниям нового приятеля. – Особенно в полнолуние. Я в полнолуние сюда лазил. От бати убежал.

Лешка опять не сразу нашелся что сказать. Все это было настолько непривычным: уходить из дома без разрешения родителей, сбега́ть в горы, слушать, как воет призрак. Лешка даже и не представлял, что у детей может быть такая жизнь!

– Стильно, – вспомнил он, что в таких случаях говорит Дина.

Собственных слов для описания нового огромного мира необычайно эрудированному парню пока не хватало.

Глава седьмая, в которой папа находит клад

В старый сад папа пошел один. Потому что чувствовал – не выдержит, разволнуется. Последнюю неделю новой жизни он слишком старался сдерживать эмоции. Стоило только уменьшить активную деятельность, как радость от возвращения в деревню деда сменялась чувством горечи и стыда. Ведь и он виноват, что все растаскивается, разваливается и среди этой разрухи – грязь, бедность и пьянство. Нет, грязь для деревни, конечно, святое дело. Из грязи все и растет. Пусть она будет. После дождя месить босыми ногами теплую чистую грязь, чпокать ею между пальцами – одно из славных воспоминаний детства. Но откуда у многих крестьян появилось это пренебрежение к земле?