Луч широкой стороной

Ему хотелось поговорить с дедом, а с душами не говорят простыми словами. Это умеет только кайчи. Песня кайчи освобождает души предков из камней и деревьев и запускает их над родной землей в полет. А в ответ мертвые дают потомкам подсказки, как правильно жить на земле.

– Вот оно, – прошептал папа, отыскав то, за чем пришел.

Сожаление о том, что не додал старикам внимания, пока они были живы, конечно, не исчезло. Но уже не давило на плечи. Вернуться к корням теперь не означало вернуться в прошлое. К корням нужно было вернуться, чтобы вырастить себя настоящего.

«Деревья как можно дальше разбрасывают от себя семена, чтобы они не зачахли в тени, а выросли крепкими, освоили новые земли. А люди – те же деревья, только суетливей», – подумал папа.

Следующие полчаса вместо воспоминаний на плечи давил заметно потяжелевший рюкзак. И это было приятно.

Глава восьмая, в которой Дина останавливает время

Дина сидела на самом верху большой Белой скалы и грезила. Вот она, Белая богиня, смотрит на свою землю. Полмиллиарда лет смотрит на Западно-Сибирское море, что бьется у Алтае-Саянской горной страны.

Море дышит. Вдох – и закрываются купола и пики хребта, водная гладь разливается от горизонта до горизонта. Выдох – появляются горные острова.

Горы дышат. Но только время для них течет по-другому, и дышат они не так, как море. Вдох – медленно поднимаются зубцы из глубин. Выдох – медленно разрушаются, оставляя мелкосопочник.

Дина тоже дышит. Вдох – и она богиня, вобравшая в себя все эти горы и бывшее море. Выдох – и она песчинка, частичка этой долины. «Время ведь как река, – думает Дина, взглянув через прищур на Чарыш. – Разольется широко по равнине и движется неспешно, ведомая космическими законами, но вот в каком-то месте прижимаются берега друг к другу, и скорость потока увеличивается. Если сжаться, внутренне сжаться, то и мое время помчится. А если расслабиться, то оно будет двигаться так медленно, что за одно лето я смогу прожить целую жизнь… И таких жизней много! Их столько, сколько я захочу».

Богиня наблюдает за своей долиной. И взгляд ее так сосредоточен, что под ним прогибается земная кора и море, как чашка с кукурузными хлопьями, заполняется остатками гор. На остатках гор растут леса. Секвойя, кипарис, гинкго – такие далекие заграничные названия. А в кайнозойскую эру росли они здесь в изобилии. Впрочем, сотни тысяч лет назад росли здесь и актинидия{ Актини́дия – род лиан со съедобными плодами, к которым относится киви. На востоке России растет в диком виде и называется «амурский крыжовник» или «северный виноград». Богата витамином С.}, и липы с дубами, и граб с буком. А еще двести лет назад леса покрывали все окрестные сопки. А теперь, как в Аркаиме, – луга и поля.

– Зря я придумала людей, – шепчет Дина. – Зря, зря. Но что же теперь делать?

Динка ложится на скалу и смотрит не на долину, а в небо.

Чтобы удобнее и безопаснее, люди решили не пользоваться каждый своим потоком, а плыть всем вместе. А зачем? Динка хочет одна, сама по себе. Чтобы ни от кого не зависеть – только от себя. Чтобы самой творить свой мир. Ей нравится в деревне. Но что-то ее тревожит. Тревожит, что это не ее выбор. Это выбор родителей. А если бы она выбирала? Наверное, выбрала бы ухоженную Западную Европу. Места, где жили вовсе не ее предки. Может, они там у себя тоже здо́рово нагадили… Дина в курсе, что пятьсот лет назад даже европейские короли мылись два раза в год, а содержимое горшков выбрасывали прямо на головы прохожим, потому и пришлось ввести в моду широкополые шляпы. Но потомки европейцев как-то сумели навести порядок, и теперь Динка хочет туда, на чужие ухоженные земли, на все готовенькое. Это проще, чем наводить порядок на своих. Вон до сих пор под ногтями грязь.

Если бы рядом был Лешка, он бы проинформировал сестру, что она торчит на вершине уже полчаса. А полчаса – это 30 минут. А минута – это 60 секунд. Секунда же – это время, которое электрон цезия потратит, чтобы перепрыгнуть с одной своей орбиты на другую 9192631770 раз – и ничего более.

Но все же что-то случилось с личным временем тринадцатилетней девушки. Дина даже примерно не могла бы сейчас сказать, сколько она на горе – пять минут или два часа. Времени словно не стало.

«Если бы камни решили завести себе часы, они могли бы оттолкнуться от человеческой жизни. Для них люди, наверное, мечутся и суетятся так же, как для людей – электроны. У камня один только вдох может занимать три оборота Земли вокруг своей оси, – продолжила фантазировать Дина, и вдруг ей показалось, что камень вздыхает. – Не задремать бы, а то еще свалюсь».