Луч света в тёмном автобусе

Когда странной покупательнице начали отсчитывать «пятьсот ваши», она быстрым движением крупье или официантки слизала с весов бумажку, небрежно-вежливым тоном бросив:

– Спасибо вам (почти прибавив «мадам»! ), сдачи не надо, – сверхъестественная улыбка, и продавщица ещё больше разинула глаза.

В уме я было начал калькуляцию, сколько и какого курева можно было б закупить на эти сумасшедшие чаевые ром-бабы. Но проснувшийся утробный разум вдруг забурчал-заныл изнутри: «Эх, взять бы сейчас мартини местного разлива, с хрустящей оливой местного посолу, с краковским салями с жиром и чесночищем!.. И ка-ак завалиться – забуриться!..»

Но я, дурильня, усовестился предлагать такой экстрим-туризм нездешней Кате. С клюквой, с брюквой бы капустки – может, этого-то тут и надо! Было б и адекватно, и оптимально!

Едва мы вышли, сообразительная Кати, как и раньше, прочитала мои мысли:

– Ты сигареты какие куришь?

– Ну, в основном… – замялся я, быстро в уме подсчитывая на 500 рублей… – Обычно, сейчас, конечно, «Святой Георг», а когда есть деньги, то…

Есть ещё «Оптима» – столь же оптимально.

– Здравствуйте! У вас «Житан» сигареты есть? – стукнула она в окошко сияющего на утреннем солнце ларька.

Внутри раздалось что-то неразборчиво-невежливое. У враха в боке ртов гут шабес, не иначе[10].

Катя, заломив шапку, ловко отодвинув заслонку, наклонилась головой в окошко.

– «От улыбки станет всем светлей!..» – пропел я, и за этот неуклюжий комплимент застал краешек её ослепительного суперсмайла – как будто его и лично для меня не жалко.

Но в ларце упорствовали огнеупорно.

– «Кэмел» есть? (это я выёживаюсь в её ореоле, не она) А «Лакки страйк»? (она) А «Пэл Мэл» четвёрка? А шестёрка?..

– Тогда, – вдруг резко обрывает она праздничный торг, – «Ригли» вот этот, и «Винстон» лёккий, лайт, одиннадцать пачек, пожалуйста. (Кажется, что говорит она «вригли», «лёгкий» с двумя «к», и даже нечто вроде «пожалуйте» вместо «пожалуйста»! )

– Скоко-скоко? – переспрашивают из тёмной будки.

(«Прыг-скоко!» – ухмыляюсь про себя я.)

– Одиннадцать, – уверенно отвечает Катя, всё же слегка слепя сиянием, а звучит это слегка по-прибалтийски.

Сдачи не надо. Её и нет, рубля полтора всего за грубость.

Идём – по расчищенному блистающему снегу…

Мне, конечно, хотелось бы спиртного – хоть пива!.. Мне бы…

Догадливая Кати у поворота к моему дому заявляет, что провожать не надо. Бросает из-под сногсшибательной меховой опушки взгляд на меня – и в полсекунды, щурясь, добавляет: «Я сама тебя провожу» – как встарь!

Я тоже догадливый, но у подъезда я всё равно говорю, что могу занести, а потом… Она говорит, что очень жаль, но очень сейчас занята, надо собираться… что ещё позвонит.

Классно, думаю я, хоть и догадливый, позвонит!

Минутная неловкость (но мы и раньше не целовались на прощанье), самая белоснежная, щедрая, многообещающая улыбка – обжигающее рукопожатие, и она уходит.

Снег, хоть и подтаявший, блестит, на его фоне незаметно.

В руках у меня – тяжёлый пакет, в котором ноль граммов и ноль градусов!.. И нахрена мне – горчица?!.

***

Через две недели, несмотря на ссору, приехала Анютинка – кстати говоря, будущая жена. Предлог у неё нашёлся – срочно забрать книжку об Аввакуме, которую давала мне почитать.

Мне ещё в коридоре семь раз попеняли, что библиотечная, оттуда названивают, чтоб немедленно вернули! Дело в том, что «предыдущую книжку» – «Письма Баламута» и ещё что-то Льюиса – не успел я её дочесть, у меня умыкнул кто-то из местных алкобаламутов, а у него – баламут другой и т. д. Так что пришлось не без труда всучить обратно в библиотеку найденный в мусоре выброшенный из другой б-ки по виду новёхонький сборник пьес Островского.

Войдя на кухню, увидела остаток макарон в мешке – в центре композиции. (Обычно иное.)

– Откуда у тебя макароны? – спросила она, непривычно обратив внимание на бытовую сторону моего бытия, вызвавшись сама сварить.

Резкий голос, но в чём-то детсадовский, если присмотреться, облик и характер.

– Да купил… – соврал я. И принялся ей помогать – наливать в кастрюлю воду, топчась на мусоре недоконченной уборки.

– Ой! – ойкнула вдруг она и что-то затрещало.

Все макароны из её рук разлетелись вниз – все до последнего!

Я было с улыбкой присел и принялся за привычное…

Не зная, что сделать, она быстро вышла, но тут же опять вернулась – с намерением мне помогать. Волосы у неё отросли до плеч, стали волнистыми, какими-то пушистыми, придав её личику, чем-то неуловимо похожему на изображаемого в мультиках ёжика, неожиданную женственность.

Внезапно в окно ударил луч заходящего солнца (весеннего!), на мгновенье накрыв ярким квадратом на полу всю картину в рамке: прерванную уборку пополам с будущим ужином.