Луч тени

— Ничего, ничего, нас всех скоро заменят.

Когда они вышли к собору на площади — розовый мрамор собора контрастировал с развевающимися на ветру пестрыми полотнищами кафе, — Антонио, заслонив лицо ладонью, спросил:

— Ты все еще живешь в своей башне?

— Да, ее видно отсюда, — ответил Перего, указывая на застекленную пристройку на крыше, поблескивающую среди темных кровель на холме.

Они углубились в затененную и прохладную узкую улочку, потом свернули в переулок, круто поднимавшийся вдоль крепостной стены. В прозрачном воздухе долина казалась совсем близкой, а Брембо — узкой лентой, вьющейся по каменистому ложу. Запряженные волами повозки медленно тянулись по дороге, пролегающей среди рядов шелковиц, полей и разбросанных там и сям домишек.

— Вот мы и пришли, — сказал Перего, открывая калитку и поднимаясь по крутым ступенькам.

Дорожка к дому шла через заржавленные шпалеры, увитые высохшими виноградными лозами. У входа стояло несколько железных скамеек.

Они вошли в полутемную прихожую, стены которой были сплошь заставлены книгами.

— Ты не чувствуешь себя на осадном положении? — спросил Антонио, остановившись посреди прихожей и указывая на книжные шкафы.

— Нет, — ответил Перего, зажигая свет. — Осаждают люди, а не книги.

— Но книги — тоже создание человека, — возразил Антонио, тщетно ища, куда бы повесить куртку.

— Что верно, то верно, — согласился Перего, вешая ее на малюсенький крючок. — Но только в лучшем его проявлении. Не так ли?

Антонио вошел в гостиную.

— Конечно, тебе хотелось бы, чтобы все были борцами, — добавил Перего. — Я знаю, ты выбрал иной путь.

Антонио рассматривал выстроившиеся вдоль стен застекленные шкафы, полузашторенные окна. Луч света, пересекавший пол, падал на ряды книг в шкафу перед ним.

— А этот без стекол.

— Да, единственный, — ответил огорченно Перего. — Но теперь их можно не вставлять: ущерба не возместишь.

Он вынул из шкафа книгу в кожаном переплете. Золотыми буквами на корешке было написано: Анджело Де Губернатис. «Язык цветов, или Легенды растительного мира».

— Главный враг книг — это пыль.

Он провел указательным пальцем по обрезу:

— Видишь, до чего черно?

Тут он так сильно хлопнул рукой по обложке, что Антонио невольно вздрогнул, а в воздух поднялся клуб пыли.

— Ничего не поделаешь, — промолвил Перего.

— С книгами или с самим собой? — спросил Антонио, делая шаг назад.

— С тем и с другим.

Он поставил книгу на место.

— Но поговорим о тебе, — сказал Перего, положив Антонио руку на плечо. — Сколько лет мы не виделись?

— Шесть или семь, я думаю.

— Ты женился?

— Нет. А ты?

— Я тоже, — сказал Перего, усаживая друга на диван рядом с собой. — Я всегда боялся остаться еще в большем одиночестве. А ты все политикой занимаешься? Когда-то ты был социалистом.

Антонио смешался:

— Да, допустим. Но, ты знаешь, идеи, по счастью, меняются, эволюционируют.

— Значит, ты поправел.

— Как раз наоборот. Во всяком случае, мне не хотелось бы говорить об этом.

— У тебя, наверное, полно забот?

— Хватает. Кстати, не говори никому о нашей встрече.

— Разумеется.

— Ты меня не видел. Ладно?

— Ладно, — согласился не очень охотно Перего.

— Тебе в любом случае ничего не грозит, — продолжал вполголоса Антонио. — Я хотел бы лишь получить от тебя небольшую информацию. Речь идет об одном преподавателе. Ты его знаешь. Это твой коллега.

Перего вздрогнул:

— Лози?

— Да, Лози. Как ты догадался?

— О, это нетрудно! — воскликнул Перего, откидываясь на валик. — Он попал под суд, а затем в тюрьму. Но почему он тебя интересует?

Антонио помолчал.

— Извини, но я предпочел бы не отвечать. Не потому, что не доверяю тебе.

— Все-таки не доверяешь.

— Нет, постарайся меня понять, — твердо сказал Антонио. — Дело это весьма щекотливое.

Перего пожал плечами.

— Ладно, — ответил он. — Согласен.

Помолчав немного, добавил:

— Боюсь, однако, что не смогу быть тебе полезным.

— Почему?

— Потому что мало о нем знаю. Он был очень скрытен.

Антонио кивнул головой.

— Вы не дружили?

— Нет, с ним невозможно было дружить. Любезен он был со всеми, но никому не доверял.

— Из осторожности?

— Не только поэтому, — возразил, бледнея, Перего. — Скорей из презрения. Он не считался с нами совсем. Иногда вместо ответа улыбался. В школе он вел себя так, словно его случайно туда занесло. Не знаю, ясно ли говорю?

— По-моему, да.

— Он участвовал в педсовете, принимал экзамены, — продолжал Перего. — Но скорее как посторонний наблюдатель.

— У тебя душа к нему не лежала?

— Да, потому что нас он не замечал. Ты понимаешь, что значит не замечать окружающих? Для него мы не существовали, он как бы отказывал нам в праве на существование. Ты думаешь, я преувеличиваю, но, поверишь ли, для меня только сейчас что-то проясняется.

Он подошел к окну и раздвинул шторы, чтобы пропустить побольше света.

Возвращаясь к дивану, добавил:

— Я заметил, что веду себя с ним как-то странно. Ты ведь знаешь, перед некоторыми людьми изо всех сил стараешься показать себя с лучшей стороны.

— Да.

— Так вот, с ним, наоборот, я был гадок сам себе. Даже если он молчал, улыбался и только слушал, ты в конце концов говорил то, что говорить не собирался.