Луч тени

Измотанный, угнетенный почти постоянным возбуждением, он интуитивно понял тогда значение алгебраического «минус на минус дает плюс». Теперь, приближаясь к сорока, они стали умерять и, следовательно, утрачивать свои восторги, и только боязнь потерять их окончательно несколько подливала масла в огонь.

С тех пор, как восемь лет назад она стала его любовницей, болезнь ее приняла затяжной характер. Ей уже не хватало физиотерапии — два сеанса в неделю при закрытых дверях, и она прибегла к лечению минеральной водой и горным воздухом. Она останавливалась в укромных, спокойных гостиницах, и ее отсутствие часто совпадало с отлучками Мариано, уезжавшего, по его словам, на курсы усовершенствования, откуда, однако, он не привозил никаких дипломов. «Дело не в звании», — скромно пояснял он.

Возвращались они в один и тот же день, но в разное время. Он проявлял показную заботливость в отношении своей жены, а она нападала на своего мужа, ибо поняла, что лучший способ оградить себя от упреков — это завладеть инициативой. А муж, который, как это часто случается, был первым из тех, кто узнал об измене, но последним из желавших обсуждать эту тему, старался ее успокоить, советуя в следующий раз выбрать маршрут получше, поехать в более отдаленные целительные места.

Так на основе мнимой болезни, с одной стороны, и притворной наивности — с другой, они пришли чуть ли не к взаимопониманию, превратив возникавшие в прошлом размолвки в молчаливую солидарность.

III

— Ты уверена, что муж не вернется к вечеру? — спросил Мариано, кладя на стул сумку из черной кожи.

— Конечно, — сказала она, осторожно поворачивая ключ в замке. — Не задавай одних и тех же вопросов. Да если бы и вернулся! — пожала она плечами.

Мариано подошел к окну и стал рассматривать полоску угасающего света за оградой парка.

— Как это понимать? — Очень просто, — проговорила она, слегка отстраняя его, чтобы раздвинуть шторы. — Узнает, что ты здесь, и пойдет к себе в библиотеку листать «Je sait tout»[2] за 1887 год. По крайней мере будет в курсе новостей сорокалетней давности.

Мариано расстегнул воротник рубашки.

— За что ты всегда на него нападаешь? — Ты ошибаешься, дорогой.

Она сняла серьги и положила их на тумбочку рядом с постелью.

— Теперь, когда я не жду от него невыполнимого, я стала больше ценить его за другие качества. Главное, как всегда, — знать границу возможного. — За какие же качества? — Он терпелив, любезен. А это, поверь мне, не так уж мало.

Мариано снял галстук.

— Кстати, тебе часто недостает этих свойств, — продолжала она, расстегивая сзади пуговицы платья. — Надо было познакомиться с тобой, чтобы лучше оценить мужа.

Мариано сел в кресло.

— Я бы воздержался от сравнений, — пробормотал он.

Она сняла наконец с себя платье и, бросив его на стул, обернулась к нему:

— Ладно, только не смотри на меня так.

Подойдя к нему, она наспех чмокнула его в щеку.

— Ты не будешь раздеваться? — шепнула она ему. — Увы, у нас не так много времени.

Мариано не шелохнулся.

— Можно узнать, что с тобой? — спросила она, усаживаясь на край кровати. — Ничего. — Не верю. У тебя странный вид. Что-нибудь случилось?

Мариано наклонился, чтобы развязать ботинок.

— Послушай, — продолжала она. — Если тебе нужно что-то сказать, говори сейчас, а не после. — О чем говорить? — Ах, откуда я знаю!

Облокотившись на спинку кровати, она добавила:

— Лишь бы это касалось не нас.

Мариано склонился к другому ботинку.

— Мне не хотелось бы, — продолжала она, — чтобы ты что-нибудь от меня скрывал. Я давно уже замечаю… — Что замечаешь? — Что ты не такой, как всегда. — Хотя бы и так… — Очень мило, — сказала она, слегка покраснев. — И это все, что ты можешь сказать.

Мариано потер ладонью лоб.

— Послушай, я не понимаю, о чем ты. — О нас с тобой. Ты переменился. — Мельком взглянув на него, она добавила:- И не делай удивленного лица, будто ты с луны свалился. Сам знаешь, о чем идет речь. Вспомни, каким ты был раньше.

Мариано положил часы на тумбочку.

— Ты просто пылал от страсти. — Я и сейчас пылаю. — Оно и видно. Посмотри на себя. — И она махнула в сторону позолоченного трюмо рядом с кроватью.

Мариано поднял глаза и медленно провел рукой по лицу.

— Ну и денек сегодня! — Ничуть не хуже других, только раньше все было по-другому. — Что ты заладила «раньше да раньше». — Потому что сейчас тебе до меня дела нет. — Откуда ты это взяла?

Она пожала плечами, устремив глаза в окно.

— Достаточно взглянуть на тебя.

В парк уже спустились первые сумерки.

— Раньше, например, — добавила она, — ты вел себя иначе, брал на себя инициативу.

Мариано ждал, стараясь понять, куда она клонит.

— Помнишь, ты просил меня стать туда, — она показала глазами на угол, — чтобы издали посмотреть на меня?

Мариано взглянул в угол, где стояли инкрустированный столик и торшер с шелковым абажуром.

— Это были твои затеи, — продолжала она обиженно. — Но мне они нравились. — И мне. — Но ты больше об этом не просишь. — Почему? — возразил Мариано. — Прошу.

Она обернулась к нему:

— Правда хочешь? — Конечно.