Лучинушка

Очнулась она на больничной койке с капельницей в руке. У постели стояли Софья Николаевна, Надежда Семёновна и Родька.

– Теша! – заметив, что она открыла глаза, он опустился возле постели на колени и, выражая бесконечную радость, взял её руку и прижал к своей щеке. – Проснулась, Теша! Почему ты так долго спала?

– Родечка… Где я? – спросила Стеша, едва слышно.

– В больнице, моя дорогая… – всхлипнула Софья Николаевна.

– Почему в больнице?

– Потому что тебе было очень плохо…

– А как же Адам Викентьевич? Он… или мне всё приснилось?

– Нет, к сожалению, не приснилось. Он умер. И Сара Вульфовна тоже.

– Как? – ужаснулась Стеша – и она тоже?

– Да… – сказала Надежда Семёновна, – она не смогла пережить его кончины. Ты – то сама как себя чувствуешь?

– Не знаю… У меня совсем нет сил.– ответила Стеша, даже не пытаясь сдерживать слёз, побежавших по вискам непрерывными ручейками.

– Стешенька, возьми себя в руки. – попросила Софья Николаевна, – Я понимаю, как они были тебе дороги, но их уже не вернуть, а ты подумай о себе и о Роде.

– Да – да, – поддержала Надежда Семёновна. – Ты едва выкарабкалась после тяжелой болезни и должна беречься.

– Тяжелой болезни? – удивилась Стеша, – Какой болезни?

– Какой болезни… Ты же чуть не отравилась снотворным.

– Снотворным? – удивилась Стеша, – Я не пила никакого снотворного, мне оно не было нужно, я и без него едва не засыпала на ходу. Я же знала, что жизнь Адама Викентьевича может оборваться в любую минуту и старалась как можно больше времени проводить рядом с ним. И пила я не снотворное, а совсем наоборот, крепкий чай или кофе.

– Значит, тебе его подсыпали. Похоже, тебя пытались отравить. Что ты пила в тот вечер?

– Я же говорю, ничего, кроме чая и кофе.

– Ты готовила их сама?

– Иногда сама, иногда просила кого – нибудь из горничных.

– А в самый последний раз?

– Я не помню. Надо подумать… А… А когда похороны Адама Викентьевича и Сары Вульфовны?

– Их уже похоронили.

– Как же так…– всхлипнула Стеша, – Я не смогла их проводить…

– Ты находилась в искусственной коме. Не волнуйся, Игнат позвонил Софочке, и мы присутствовали там от начала до конца. Всё прошло очень достойно.

В дверь постучали и вошел следователь Матвейчук. Увидев сразу троих посетителей, он хотел без особых церемоний выпроводить их, чтобы побеседовать с больной один на один, но, узнав среди них Надежду Семёновну, вовремя остановился. Ему был хорошо известен её скандальный характер и острый язычок ещё со времён её активного участия в общественной жизни города в течение долгих лет. Он откашлялся и сказал.

– Добрый день, господа. Здравствуйте, Степанида ээээ…

– Никитишна. – подсказала Софья Николаевна, – Её зовут Степанида Никитишна.

– Помню – помню. Как вы себя чувствуете, Степанида Никитишна? Мы можем с вами поговорить?

– Она ещё очень слаба. – вмешалась Надежда Семёновна, вставая между ним и кроватью.

– А вы, простите, ей кто? – полюбопытствовал Матвейчук, притворившись, что видит её впервые.

– Я ей близкий человек, а вы? – переспросила Надежда Семёновна.

– А я ей следователь.

– Нельзя ли, господин следователь, отложить ваше «поговорить» хотя бы до завтра?

– А вы кто, доктор?

– Да, доктор, хотя и на пенсии, но за сорок лет врачебной практики научилась понимать, каково состояние больного после тяжелейшего отравления.

– Ах, на пенсии… Тогда позвольте мне проконсультироваться у лечащего врача, а не у тех, кто находится на заслуженном отдыхе.

– Так и консультируйтесь. Я не понимаю цели вашего прихода. Вы её в чём – то обвиняете?

– Пока нет. Но я думаю, вы со мною согласитесь, что два покойника одновременно в одном доме явление нечастое и, я бы сказал, подозрительное.

– У них были обнаружены признаки насильственной смерти?

– Нет. Но её можно было каким – то образом ускорить. Например, не дать вовремя лекарство…

– Ну что вы выдумываете? – возмутилась Надежда Семёновна, – Их дни и так были сочтены, ради чего надо было это делать? Если вы спросите врача, наблюдавшего ныне покойного Адама Викентьевича, он подтвердит, что давно уже предупреждал о том, что больной безнадёжен и каждый день может оказаться для него последним. Тем не менее, благодаря заботам и уходу Степаниды Никитишны, он прожил после этого ещё довольно долго. И что удивительного в том, что старушка девяноста шести лет, имевшая больное сердце, не смогла перенести смерти своего единственного сына? Почему же вы пытаетесь кого – то в этом обвинить?

– Я пока что никого и ни в чём не обвиняю.

– Неужели? Тогда почему вы явились допрашивать женщину, которая ещё толком не пришла в себя? Надеетесь, что в таком состоянии она скажет что – то такое, на чём вы сможете построить обвинение? Или боитесь, что она убежит?

– Вам не кажется, что вы забываетесь? – спросил Матвейчук, придавая голосу строгие нотки, подобающие его положению, но стараясь оставаться корректным, – Вопросы здесь задаю я, а вы мешаете мне работать.

– Конечно, вы… – согласилась Надежда Семёновна, и, не скрывая сарказма, спросила, – А вы хоть в курсе, что Стешу саму едва не отравили снотворным? Не хотите ли разобраться, кто это сделал?