Много ли подобных мне женщин? Я хотела держать кого-то на руках, учить говорить, ходить, растить понемногу, достаточно долго, чтобы иметь возможность попрощаться и не слышать больше этот плач. Но не настоящего ребенка. Я не могла иметь дела с другим настоящим ребенком. Для меня это было бы предательством.
С небольшим количеством пластокожи и синтегеля, с набором нужных моторов и множеством умных программ я могла это сделать. Пусть техника залечит раны.
Брэд считал эту идею ужасной. Отвратительной. Он не мог понять. Я поискала в темноте салфетку для себя и Брэда.
– Это может уничтожить нас и всю компанию, – сказал он.
– Знаю, – ответила я. Легла. Хотела уснуть.
– Ну, так давай сделаем это, – сказал он.
Мне расхотелось спать.
– Я не могу этого принять, – сказал он. – Видеть тебя такой. Твоя боль надрывает мне сердце. Слишком больно.
Я снова заплакала. Это понимание, эта боль. Неужели это и есть любовь?
Прежде чем я уснула, Брэд сказал:
– Может, стоит изменить название компании.
– Почему?
– Ну, я только что сообразил, что название «Ваша необычная кукла» может вызвать непристойные мысли у тех, кто на это настроен.
Я улыбнулась. Иногда вульгарность – лучшее лекарство.
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
Брэд протягивает мне пилюли. Я послушно беру их и кладу в рот.
Он смотрит, как я запиваю их водой из стакана, который он мне дал.
– Мне нужно позвонить, – говорит он. – Ты ведь подремлешь?
Я киваю.
Как только он выходит из комнаты, я выплевываю пилюли в руку. Иду в ванную и промываю рот. Закрываю за собой дверь и сажусь на унитаз. Пытаюсь вспомнить число π. Мне удается вспомнить пятьдесят четыре знака. Это хорошо. Оксетин, должно быть, перестает действовать.
Я смотрю в зеркало. Смотрю себе в глаза, пытаясь представить сетчатку, сопоставляя одни фоторецепторы с другими, представляя решетку их расположения. Поворачиваю голову из стороны в сторону, наблюдая, как напрягаются и расслабляются мышцы. Такое действие имитировать трудно.
Но в моем лице ничего нет, ничего настоящего за этой маской. Где боль, где боль, которая делает любовь реальной, боль понимания?
– Ты в порядке, милая? – спрашивает Брэд из-за двери ванной.
Я открываю кран и плещу водой в лицо.
– Да, – говорю я. – Приму душ. Можешь купить чего-нибудь поесть в магазине через улицу?
Получив задание, он успокаивается. Я слышу, как за ним закрывается дверь номера. Закрываю кран и смотрю в зеркало, на то, как капли воды текут по лицу, находят каналы в моих морщинах.
Человеческое тело – удивительное творение. Человеческий мозг, с другой стороны, просто шутка. Поверьте, я знаю.
Нет, снова и снова объясняли мы с Брэдом перед камерами, мы не создаем «искусственного ребенка». Мы не думали об этом и не это делаем. Мы создаем утешение для горюющих матерей. Если вам нужна Эйми, вы поймете.
Я смогу идти по улицам и видеть женщин, несущих в руках аккуратные свертки. И иногда буду знать, знать наверняка – по звукам плача, по тому, как машет маленькая ручка. Я смогу смотреть в лица этим женщинам и не чувствовать, что сердце разрывается на части.
Я думала, что пошла дальше, опомнилась от горя и готова начать новый проект, действительно большой проект, который удовлетворит мое честолюбие и покажет миру мое мастерство. Что готова жить дальше.
Мне потребовалось четыре года, чтобы разработать Тару. Возилась я с ней тайно, одновременно делая других кукол на продажу. Внешне Тара выглядела как пятилетняя девочка. Дорогие материалы – пригодная к трансплантации пластокожа и синтегель – придавали ей неземной, ангельский вид. В ее черные ясные глаза можно было смотреть вечно.
Я так и не закончила двигательный механизм Тары. Если оглядываться назад, это кажется благословением.
В качестве временной меры я использовала механизм смены выражений лица, разработанный для Кимберли энтузиастами из медицинской лаборатории МТИ. Улучшенная с помощью множества микромоторов, которых у нее первоначально не было, Кимберли могла поворачивать голову, мигать, морщить нос и создавать тысячи убедительных выражений лица. Ниже шеи она была парализована.
Но ее мозг… о, ее мозг…
Я использовала лучшие квантовые процессоры и самые совершенные твердотельные матрицы, создавая многослойную сеть нервов со множеством обратных связей. Я использовала стенфордскую семантическую базу данных и добавила собственные модификации. Программирование было великолепным. Поистине произведением искусства! Одна модель данных заняла у меня больше полугода.
Я учила ее, когда нужно улыбаться и когда хмуриться, учила, как и когда говорить и слушать. По вечерам я разбирала графики активации нервных узлов, пытаясь обнаружить и решить проблемы, прежде чем они возникнут.
Пока Тара создавалась, Брэд ее не видел. Он был слишком занят – справлялся с ущербом, нанесенным гибелью Эйми, а позже продвигал новые модели кукол. Я хотела удивить его.
Я посадила Тару в инвалидную коляску и сказала Брэду, что это дочь друзей. Мне нужно сделать кое-какие дела – не согласится ли он посидеть с ней? Я приду через несколько часов. И я оставила их в своем кабинете.