Лучшая фантастика XXI века

Хроматофоры, сказал шимпанзе. Но они открываются и закрываются несинхронно. Темнота пробегает по мембране волнами.

В моей голове вспыхивает слово: задержка.

– Шимп, эти пигментные волны. С какой скоростью они движутся?

– Около пятидесяти девяти тысяч километров в секунду.

Со скоростью мысли.

Если эта штука думает, значит, у нее есть логические схемы, синапсы – сеть чего-то. И если эта сеть достаточно велика, в ее центре должно быть я. Как у меня, как у Дикса. Как у шимпанзе. (Вот почему я посвятила время изучению этого вопроса, в первые бурные дни наших отношений. Познай врага своего и все такое.)

Суть в том, что я существует в диапазоне десятой доли секунды. Если размазать нас слишком тонким слоем – или разделить мозг пополам, например, перерубить высокоскоростное соединение, чтобы двум половинкам пришлось общаться в обход, – если нейронная архитектура рассеивается за пределы некой критической точки и путь из А в Б занимает у сигналов намного больше времени, система, ну, декогерирует. Две стороны мозга становятся двумя разными людьми с разными вкусами, разными планами, разным самовосприятием.

Я разбивается на мы.

Это правило касается не только людей, или млекопитающих, или даже Земли. Это правило применимо к любым контурам, которые обрабатывают информацию, как к тем, что мы уже знаем, так и к тем, что нам еще предстоит открыть.

Пятьдесят девять тысяч километров в секунду, говорит шимпанзе. Как далеко успевает распространиться сигнал по этой мембране за десятую корсека? Каким слоем размазано я по небесам?

Плоть огромна, плоть непостижима. Но дух, дух…

Дерьмо.

– Шимп. Если взять за основу среднюю нейронную плотность человеческого мозга, сколько синапсов приходится на круглый слой нейронов толщиной один миллиметр и диаметром пять тысяч восемьсот девяносто два километра?

– Два на десять в двадцать седьмой степени.

Я роюсь в базе в поисках того, с чем можно соотнести разум, раскинувшийся на тридцать миллионов квадратных километров: эквивалент двух квадриллионов человеческих мозгов.

Разумеется, то, что это создание использует в качестве нейронов, должно быть упаковано намного менее плотно; в конце концов, мы можем видеть сквозь него. Будем суперконсерваторами, предположим, что оно обладает одной тысячной вычислительной плотности человеческого мозга. Это…

Ладно, пусть будет одна десятитысячная синаптической плотности, это все равно…

Одна стотысячная. Легчайший намек на мыслящее мясо. Еще консервативней – и я приду к выводу, что его не существует.

Все равно двадцать триллионов человеческих мозгов.

Двадцать триллионов.

Я не знаю, что и думать. Это вам не простой инопланетянин.

Но ведь я не верю в богов.

* * *

Я сворачиваю за угол и врезаюсь в Дикса, который застыл, словно голем, посреди моей гостиной. Я подпрыгиваю почти на метр.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Похоже, моя реакция его удивила.

– Хотел… поговорить, – наконец отвечает он.

– Никогда не входи в чужой дом без приглашения!

Он делает шаг назад, бормочет:

– Хотел, хотел…

– Поговорить. Разговаривают в общественных местах. На мостике, в салоне или… если уж на то пошло, ты мог просто вызвать меня.

Он медлит.

– Ты говорила… лицом к лицу. Говорила, культурная традиция.

Говорила. Но не здесь. Здесь мое место, моя личная каюта. Замки на дверях отсутствуют из соображений безопасности, а не для того, чтобы кто-то вошел ко мне и залег в засаде или застыл посреди комнаты, словно чертова мебель…

– И вообще, почему ты не спишь? – рявкаю я. – Мы должны спать еще два месяца.

– Попросил Шимпа разбудить меня, когда ты проснешься.

Гребаная машина.

– Почему ты не спишь? – спрашивает он, не собираясь уходить.

Я обреченно вздыхаю и падаю на ближайшую псевдоподию.

– Хотела просмотреть предварительные данные. – Очевидно, в одиночестве.

– И что?

Значит, не очевидно. Я решаю подыграть ему.

– Такое впечатление, что мы разговариваем с, э-э, островом. Диаметром почти шесть тысяч километров. По крайней мере, такова мыслящая часть. Окружающая мембрана практически пуста. То есть оно целиком живое. Целиком фотосинтезирует или делает нечто подобное. Надо полагать, оно питается. Только не знаю чем.

– Молекулярное облако, – говорит Дикс. – Органические соединения повсюду. Кроме того, оно накапливает вещества под оболочкой.

Я пожимаю плечами.

– Суть в том, что мозг не может быть больше определенного размера, а оно громадное. Оно…

– Невероятное, – бормочет он себе под нос.

Я поворачиваюсь к нему; псевдоподия принимает новую форму.

– Что ты имеешь в виду?

– Остров площадью двадцать восемь миллионов квадратных километров? Вся небесная сфера – семь квинтиллионов. Остров просто оказался между нами и четыреста двадцать восьмым. Вероятность этого – один к пятидесяти триллионам.

– Продолжай.

Он не может.

– Э-э, просто… просто невероятно.

Я закрываю глаза.