Лучшая фантастика XXI века

– Но ведь Шимп говорит, что там нет настоящей информации… – Далее следует весь набор дурных предчувствий и сомнений. Шимп говорит.

Дикс принимает мое молчание за амнезию.

– Слишком просто, помнишь? Слишком простая последовательность.

Я качаю головой. В этом сигнале больше информации, чем может представить себе шимпанзе. Существует столько вещей, о которых шимпанзе ничего не знает. И последнее, что мне нужно, это ребенок, который считается с ним, смотрит на него как на равного или, прости господи, на учителя.

О, шимпанзе достаточно умен, чтобы вести нас среди звезд. Достаточно умен, чтобы в мгновение ока проводить вычисления над шестидесятизначными простыми числами. Достаточно умен даже для грубой импровизации, если команда слишком отклонится от миссии.

Но недостаточно умен, чтобы распознать сигнал бедствия.

– Это кривая торможения, – говорю я им обоим. – Она замедляется. Снова и снова. Вот о чем послание.

Остановитесь. Остановитесь. Остановитесь. Остановитесь.

И, думаю, оно предназначено именно нам.

* * *

Мы кричим. Никаких проблем. А потом снова умираем, потому что какой смысл бодрствовать? Обладает ли эта громадная сущность интеллектом или нет, наш отклик достигнет ее лишь спустя десять миллионов корсеков. И только еще через семь миллионов, не раньше, мы получим ответ.

А пока можно с тем же успехом вернуться на кладбище. Отключить все желания и сомнения, сохранить оставшуюся жизнь для важных моментов. Избавиться от этого скудного тактического интеллекта, от влажно-глазого щенка, глядящего на меня как на волшебницу, которая вот-вот исчезнет в облаке дыма. Он открывает рот, и я разворачиваюсь и спешу в забвение.

Но ставлю будильник, чтобы проснуться в одиночестве.

Я немного нежусь в гробу, радуясь мелким древним победам. Шимпанзе – мертвый, почерневший глаз, слепо глядящий с потолка; за миллионы лет никто не удосужился соскрести углеродный нагар. Это в некотором смысле трофей, сувенир из ранних огненных дней нашей Великой Борьбы.

В этом невидящем пристальном взгляде по-прежнему что-то есть – приятное, надо полагать. Мне не хочется выходить туда, где нервы шимпанзе не подверглись тщательному прижиганию. Знаю, это глупо. Проклятая тварь уже в курсе, что я проснулась. Пусть здесь она слепа, глуха и бессильна, но нет способа скрыть энергию, которую крипта тратит на разморозку. И снаружи меня не поджидает отряд роботов с дубинками. В конце концов, сейчас у нас перемирие. Борьба продолжается, но теперь это холодная война; мы делаем необходимые па, гремим цепями, словно старые супруги, вознамерившиеся ненавидеть друг друга до конца времен.

После всех маневров и контрманевров истина такова: мы нужны друг другу. Поэтому я мою голову, чтобы избавиться от запаха тухлых яиц, и ступаю в молчаливые кафедральные проходы «Эри». Само собой, враг затаился в темноте, включает свет при моем приближении и выключает за моей спиной – но не нарушает тишину.

Дикс.

Странный парень. Конечно, нельзя ожидать, чтобы человек, родившийся и выросший на «Эриофоре», отличался образцовым душевным здоровьем, но Дикс даже не знает, на чьей он стороне. Такое впечатление, что он даже не знает, что нужно выбрать сторону. Будто он прочел исходные положения миссии и воспринял их всерьез, поверил в буквальные истины древних манускриптов: Млекопитающие и Машины трудятся вместе на протяжении веков, исследуя Вселенную! Объединенные! Сильные! К новым рубежам!

Ура!

Те, кто его воспитывал, не справились с задачей. Я их не виню: мало приятного, когда во время строительства у тебя под ногами болтается ребенок. Нас отбирали не за родительские качества. Даже если боты меняли подгузники, а ВР обеспечивала информационные дампы, вряд ли кого-то радовала перспектива общаться с младенцем. Лично я бы просто вышвырнула паршивца в шлюз.

Но даже я ввела бы его в курс дела.

В мое отсутствие что-то изменилось. Может, снова накалилась обстановка, война перешла в новую фазу. По какой-то причине дерганый пацан в этом не участвует. Интересно, по какой.

Интересно, а мне это вообще интересно?

Я прихожу в свою каюту, наслаждаюсь бесплатным обедом, мастурбирую. Через три часа после пробуждения расслабляюсь в салоне справа по носу.

– Шимп.

– Ты рано встала. – Вот и все, что он говорит.

Так и есть. Наш ответный крик еще даже не дошел до места назначения. Новые данные прибудут не раньше чем через два месяца.

– Покажи прямой входящий сигнал, – приказываю я.

DHF428 подмигивает мне с середины комнаты отдыха.

Остановитесь. Остановитесь. Остановитесь.

Возможно. А может, прав шимпанзе, может, это чистая физиология. Может, в этом бесконечном цикле не больше разума, чем в сердцебиении.

Но внутри ритма кроется ритм, подмигивание в подмигивании.

От всего этого зудит мозг.

– Покажи временные ряды, – командую я. – По сотням.

Это действительно подмигивание. Диск 428-го темнеет неравномерно, он затмевается. Словно гигантское веко проходит по поверхности солнца, справа налево.

– По тысячам.