Лучшая фантастика XXI века

Я извлек одежду из расселины, где ее спрятал, и, одеваясь, испытал прилив облегчения: я возвращался к обществу. Обуваться было трудно – не хватало правой ступни. Пришлось сформировать из экзокожи пустую оболочку, на которую можно было надеть обувь.

Завтра я вернусь на стартовую базу. Я обращусь к медикам после старта, когда они уже не смогут вычеркнуть меня из списка из-за моей глупости. Я улыбнулся, подумав, какие еще нарушения обнаружат мои товарищи, когда наказывать будет уже поздно. Что мы все оставляем после себя?

А какие пороки берем с собой? И что в конечном счете от нас останется?

Теперь, когда мы подошли к концу моей истории, мне почти нечего сказать. Как я помог тени рассеяться, далеко и давно, так и вы, надеюсь, когда-нибудь то же самое проделаете со мной.

Марисса Линген

Марисса Линген родилась в Либертвилле, штат Иллинойс, и ей довелось пожить в разных местах Соединенных Штатов. Она обучалась физике и математике и некоторое время работала в Ливерморской национальной лаборатории имени Лоуренса. В 1999 году она получила премию Азимова для начинающих фантастов (теперь она называется премией журнала «Делл») и с тех пор пишет рассказы. В жанре фантастики она публикует рассказы с 2002 года. Сегодня она профессиональный писатель и живет в небольшом городе к югу от Миннеаполиса.

«Вычислительная эпидемия» использует метафорическую концепцию знаний, передаваемых с помощью вирусов, и искусно задает возникающие в связи с этим вопросы.[18]

Вычислительная эпидемия

Сначала случилась вычислительная эпидемия. Почти никто этого не заметил. Для того чтобы ее заметили, потребовалось немало времени. Ни у кого не было причин говорить о своих туманных воспоминаниях о школьной учительнице математики, чье лицо не кажется знакомым… а как же ее звали? Или его? Да какая разница?

И только когда доктор Лесли Бакстер, университетский преподаватель экономики, услышала, как ее четырехлетний сын спрашивает: «А что такое метод Ньютона, мама?», она начала замечать – что-то неладно. Вначале Лесли решила, что последний приходящий нянь разговаривал по телефону о своих заданиях по математике, когда пас Николаса, но, когда она спросила молодого человека, тот признался, что принимает участие в эксперименте по обучению математике путем вирусной передачи воспоминаний.

Маленький Николас Бакстер стал живым доказательством того, что воспоминания о том, чего вы не можете понять, не дадут ничего хорошего. Лесли заверила Николаса, что объяснит ему математику, когда он станет старше. Потом связалась с юристами университета, чтобы создать комитет, который установил бы этические нормы для участия факультета в исследованиях вирусной передачи памяти.

Они все еще обсуждали, кто должен войти в комитет – от каких факультетов, в какой пропорции, и не будет ли доктор такой-то слишком молод для подобной ответственности, а профессор такой-то слишком стар, чтобы согласиться на его участие? – когда нагрянула вторая волна.

– Я знаю, что никогда не посещала семинар Джорджа по Фолкнеру, – яростно сказала Лесли. – Никогда! Терпеть не могу Фолкнера, а когда я училась, Джорджа не было на факультете.

– Но плохо ли, что ты помнишь, как несколько молодых людей обсуждают «Шум и ярость», Лес? – спросила ее подруга и коллега Эми.

Прадхана.

– Тебе легко говорить. Ты его не подхватила.

Эми пожала плечами.

– Не думаю, что стала бы поднимать шум, если бы подхватила.

Лесли покачала головой.

– Не пойми меня превратно, но ты недовольна, даже когда к тебе без предупреждения приходят гости. Разве тебя обрадовало бы, если бы такое произошло в твоей голове?

– Но ведь они не могут читать твои мысли, Лес.

– Да, но могут их создавать. Еще хуже!

– Но это не заставляет тебя любить Фолкнера, – сказала Эми. – Я знаю одну женщину, которая любит Фолкнера. Она подхватила вирус, но Фолкнера не разлюбила. Ты по-прежнему отвечаешь за себя.

– Очень великодушно с их стороны – позволить мне отвечать за себя.

Эми скорчила гримасу.

– Нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом?

– Хорошо, хорошо. Как Молли? Ты все еще с ней встречаешься?

Эми покраснела, и разговор перешел на друзей и семьи, на книги и кино, на сплетни кампуса и другие темы, которые не имели никакого отношения к Лесли, возвращающейся домой с насморком и воспоминаниями о Фолкнере.

Все прежние люди писали редакционные статьи и письма в редакции, но большинство нисколько не обеспокоилось из-за того, что кто-то вирусным путем передал воспоминания о лекции о Фолкнере. Даже ненавистники Фолкнера на кафедре англоязычной литературы пожимали плечами и занимались другими делами. Лесли оказалась одинока в своем противостоянии с главой проекта доктором Саладой Шрисаи. Шрисаи относилась к тем женщинам, которым приходилось очень жестко и в то же время не поднимая шума бороться за то, что у них есть. Теплый красный цвет ее костюма прекрасно гармонировал с теплой смуглой кожей. Лесли рядом с ней чувствовала себя долговязой, холодной и нелепой.