Лиссе казалось, что она спокойна, но затем наступила реакция. Несколько мгновений она сидела, обняв себя руками, чтобы унять дрожь, и не сразу смогла сосредоточиться на данных, появившихся на дисплеях.
В какой-то момент любой боевой змей демонстрирует в своем командном центре свиток с каллиграфической надписью. Текст можно перевести примерно следующим образом:
Даже по меркам наемников это не слишком походит на стихотворение. Но женщина, которая его написала, была солдатом, а не поэтом.
У наемников больше нет родины. Но, несмотря на это, они придерживаются некоторых традиций, и среди них – Ночь Бдения. Каждый наемник чествует погибших в прошедшем году, зажигая свечу. Прежде они делали это в день зимнего солнцестояния по древнему календарю. Теперь Ночь Бдения отмечает годовщину момента, когда были запущены первые боевые змеи; момента, когда наемники перебили множество своих соотечественников, чтобы «накормить» боевые корабли.
«Змеи могут летать, – сказал главнокомандующий наемников. – Но они не знают, как охотиться».
Когда все закончилось, они знали, как охотиться. Немногие наемники простили его, но было уже поздно.
Полный текст стихотворения таков: «Столько людей погибло, но у меня есть только одна свеча для всех».
Стоит заметить, что выражение «у меня есть» на языке наемников передается особой конструкцией: тот, кто обладает предметом, не только изменяется, кроме того, существует угроза, что его убьют.
Предупреждение Кириет оказалось правдивым. К ним приближался имперский флот, сохраняя совершенный, четкий строй; отступать было некуда. Лиссе насчитала сорок один вражеский корабль. Это ее не беспокоило. С другой стороны, ресурсы Империи были таковы, что после уничтожения этого флота должны прийти еще двадцать, а затем все больше и больше. Цифры – число убитых – будут расти. Они не сразу открыли огонь, а это означало, что у них имеется в запасе какая-то хитрость.
Один звездолет отделился от группы, описал изящную дугу и показал уязвимый бок, на котором была изображена роза.
– Он не вооружен, – произнесла озадаченная Лиссе.
Лицо призрака оставалось непроницаемым.
– Как мудро с их стороны, – сказал он.
Передний гобелен замерцал.
– Принять сообщение, – разрешила Лиссе.
Появилась эмблема: трилистник, по бокам две розы, одна цветком вниз, другая – цветком вверх. Уже не в первый раз Лиссе удивилась, зачем люди, принадлежавшие к культуре, высоко ценившей миниатюры и скульптуры, считали нужным прятать лица за эмблемами.
– Капитан Фай Гуэн, я дипломатический представитель Най Бара.
Это был женский голос, глубокий, звучный, с незнакомым акцентом.
«Значит, меня повысили в звании?» – сардонически подумала Лиссе, чувствуя нарастающее напряжение. Империя никому не давала званий, даже бессмысленных, не потребовав ничего взамен.
Она негромко обратилась к призраку:
– Они должны были нас найти, рано или поздно.
Затем произнесла:
– Сообщение для представителя Най: я Лиссе с планеты Рейон. Что мы можем друг другу сказать? Вашему народу неизвестно слово «милосердие».
– Если вы не выслушаете меня, – ответила Най, – то, возможно, выслушаете посланца, который придет после меня, или того, кто появится следом. Мы терпеливы, и нас много. Но у нас есть нечто общее: я тоже не собираюсь говорить о милосердии.
– Я слушаю, – произнесла Лиссе, несмотря на ледяное молчание призрака.
Всю жизнь она копила и оттачивала свою ненависть к Империи. Невыносима была мысль о том, что она, возможно, ошибалась. Но, так или иначе, следовало узнать цель появления Най.
– Капитан Лиссе, – заговорила представитель, и девушка почувствовала острую боль, услышав собственное имя, произнесенное чужим голосом, не голосом призрака, не голосом, принадлежавшим человеку с Рейона. Даже несмотря на то что теперь она знала: призрак тоже был чужаком. – У меня есть для вас предложение. Вы доказали свою боевую эффективность…
– …вполне убедительно. Нам нужны способные солдаты. За какую сумму вы готовы наняться к нам на службу, капитан Лиссе?
– За какую сумму… – Она пристально уставилась на трилистник, и лицо ее стало пепельно-серым.
Неправда, что мертвых нельзя сложить, как бумагу. Квадрат превращается в коршуна, а коршун – в лебедя: история превращается в слухи, а слухи – в песни. Даже сам процесс воспоминания искажает истину.
Но то же самое нельзя сказать о живых.
Джим Хоукинс
Цифровые таинства