— Нет, глупый. Я имею в виду динамику. — Она кивнула в сторону ирландцев, которые шли по тротуару впереди нас: каждый нес домой запас угля и небольшой термос с жидким кислородом для очага Франклина. — Я уверена, что любой ирландец в собственности смуглокожих будет потреблять столько же угля, как и любой другой. Просто… само их существование… масштаб перемен… он соответствует тем массивным изменениям, которые ты описал. Вот что я имею в виду. — Она вздохнула и потерла мое предплечье костяшками пальцев так, что я почувствовал их даже сквозь рукав пальто. — Растигеват, за последние несколько часов уже произошло немало физических сдвигов. Шоссе І-семьдесят прыгнуло к Альбукерке, потом вверх, к Шайеннам, и еще вчера шло вдоль US-пятьдесят, теперь у нас целая толпа заблудившихся и разозленных водителей, а некоторые грузы и вовсе исчезли. По временному I-семьдесят в Пуэбло въехало около семидесяти странных грузовичков, в которых перевозят только пассажиров, они еще иногда появляются во время аномалий. Большинство из тех людей, что прибыли в них, прямо сейчас обретают новые воспоминания, хотя несколько просто растворились в воздухе. Пропали три вагона с ирландцами. Тех перевозили в Аспен, на работу в выходные. Причем от людей не осталось ни информации, ни регистрации. К тому же несколько раз поменялось название шоссе: оно было Внутриправительственным, Временным, Имперским, а теперь вновь стало Федеральным.
— А где находился Денвер, когда шоссе прыгнуло? — спросил я.
— Ты помнишь, что мы делали вчера?
Я задумался на секунду:
— А сегодня вторник?
— Четверг.
— Дела плохи.
— Да уж, Растигеват. Заваруха изрядная. Есть и обширные культурные изменения — название этого континента продолжает колебаться между Арморикой, Аморикой и Амокирой. Довольно часто он вновь превращается в Новую Арморику, такое имя ему дали сразу после того, как сюда добрались воздушные корабли и началась Великая чистка. Два раза континент становился Новой Аримафеей — похоже, где–то в прошлом появился серьезный религиозный тренд, — а один раз он и вовсе обернулся Северной Аримачей — почему, я вообще не поняла. В Чосере три изменения, тысячи в разных лондонских регистрах, корабли с радикально отличающимися именами в стандартных историях Англии и Непризнанных Штатов, Просвещение на сто пятьдесят лет позже, и вся история с того периода сжалась, чтобы соответствовать. И еще, только не смейся, что я об этом говорю…
— Я никогда не смеюсь, — ответил я. Не соврал, кстати.
— Я знаю и ценю это. — Хорейси погладила мою руку. — В общем, в каталогах середины девятнадцатого века появилось несколько новых писателей. Насчет одного не имею никаких возражений; похоже, Перон устранил непоправимый урон Перкинса, и к нам вернулся Сэмюэль Клеменс. Похоже, в этот раз он пишет под псевдонимом Марк Трайн, и если судить по названию в каталоге публичной библиотеки, «Подлинная и романтическая история Бекки Тэтчер» теперь стала романом про ее парня, Тома Сойера, и есть еще какое–то продолжение про второстепенного персонажа из этой книги, Ирландца Джима. Я надеюсь, что нам удастся сохранить Клеменса… Помню, я любила его в детстве.
Никогда не понимал, почему люди любят читать выдумки; с моей точки зрения, они только захламляют память, пока ты пытаешься отследить, что реально, а что нет. Но я ценил то, что Хорейси это нравилось. Я положил ладонь на ее руку, которая опять сжимала мне предплечье.
— Это забавно и захватывающе, только сейчас исчезает целый мир.
— Растигеват, ты никогда не теряешь перспективы. — Она снова начала гримасничать/улыбаться.
Людям, от которых так и несет копами (причем один из них с римановыми глазами), просто так в Гейгер–банк не зайти, даже несмотря на то что они ведут себя как влюбленная парочка. Конечно, люди Брока не настолько тупые и препятствовать нам не станут, но с черного хода, скорее всего, разыграется крайне забавная сцена, когда местные посетители станут ломиться наружу и, разумеется, попадают, споткнувшись друг о друга. В общем, когда мы оказались внутри, было довольно тихо. Мы подошли к молодой девушке за стойкой.
Я, не обращая внимания на щелкающие счетчики Гейгера и крутящиеся цифры на экранах, сказал:
— Нам нужно поговорить с Безухим. Официальное дело.
— Я… — Девушка покраснела, и кожа цветом стала походить на ее рыжие волосы. Татуировки на воротнике нет, значит, свободнорожденная, но, как говорится, нужно немало поколений, чтобы выдавить из ирландца раба, и при виде властей некоторых из них буквально парализует, особенно в этой части города. — Я типа не в курсе, где…
— Все нормально, Бригд. — Действительно голландский акцент, но мужчина забавно сглотнул, идеально имитируя ирландский звук в конце имени девушки. К нам хромал человек без одного уха и со странным безволосым шрамом на голове. Похоже, цилиндр огораживания был тесноват или двигался, так как на руке, протянутой ко мне в приветствии, не хватало половины большого пальца.