Я очень ценю в своей жизни тех, кто способен светить так ярко. У меня есть гипотеза, что мы все друг для друга зеркала, учителя, проводники и маяки. Мы не просто живем, мы открываем, учим, светим, озаряем. Кто-то светит ярко, кто-то тускло.
Но важно прожить свою жизнь так, чтобы осветить путь хотя бы одному человеку и спасти его от мрака.
И тогда все не зря.
Можно
Мое первое выступление было сразу на 700 человек. Нет, я, разумеется, выступала много раз и раньше, просто это было первым выходом на сцену после того, как моя дочь – и мы вместе с ней – попала в беду. Если на одного члена семьи сваливается пыльным мешком инвалидность, то всех остальных она тоже рикошетом касается. Болезнь, глухота, операция, реабилитация…
Все это – один большой черный бездонный колодец. Кромешная тьма. Где солнце? Где наше краденое солнце? Мы искали и нашли. В этом, кстати, самая суть: чтобы найти – нужно искать. Только так это работает. Искать, не останавливаясь ни на день, и подсвечивать себе в самые темные дни спичками веры. Веры, что найдешь свое солнце обязательно.
Мы нашли и выкарабкались. И вот только-только учились жить дальше, щурясь от яркого света, от которого отвыкли там, в колодце. Учились думать о всякой будничной ерунде, учились смеяться и переживать о пересоленном супе или потерянных кроссовках, а не о бренности жизни.
Когда небо заволокло грозовыми тучами беды, я решила, что тьма теперь и есть жизнь и я больше не заслуживаю солнца. Я заштриховала жизнь страданиями и на каждый день смотрела как на наказание. И волокла свои дни на плечах, как непосильную ношу. Не уберегла ребенка – страдай, рыдай, живи в темноте.
Но потом я поняла, что это я сама выбрала носить траур. Никто не умер – а я взяла и занавесила зеркала. Сама выбрала чувство вины как главный жизненный фон. А зачем? Ведь есть сотня других фонов. Любовь, например. Распустившаяся сирень. Растаявший снег.
Я поняла, что вина – это туман. Она обволакивает всю атмосферу серым плотным смогом, сквозь который ничего не видно. И ты вроде живешь, а сам бродишь в тумане, натыкаясь на людей. Маленький одинокий ежик…
Я позволила себе весну. Это сейчас не про календарь – про состояние души. У меня случились первые робкие дни, когда я, недоверчиво задрав голову к солнцу, улыбалась одуванчикам и училась контролировать слезы в ответ на заботливые вопросы окружающих о том, что случилось.
Наверное, за пару-тройку месяцев я научилась говорить об этом без драмы. Вполне буднично. Как о списке продуктов или новом жильце на этаже.
Более того, я поняла, что когда говорю о пережитом, мне становится капельку легче. Будто формулировки вытягивают боль щипцами. Я писала свой блог, говорила с людьми, выкорчевывала корни беды из своей земли.
И вдруг спустя время почувствовала в себе готовность выступить перед большой аудиторией и рассказать ей о том, как перешагнуть беду. И Вселенная тут же отозвалась на мою просьбу: меня позвали спикером на масштабное мероприятие. Я хотела быть веселой и беззаботной на своем выступлении. Я вплела в него много юмора, сарказма, тонкой иронии. Мне хотелось через смех показать, что мы справились.
Смех – это маркер счастья.
Я фактически задумала спектакль в моем личном «МХАТе» под названием «Принятие». У спектакля было либретто: суть в том, чтобы все увидели, что в любой ситуации можно наскрести по сусекам силы победить беду. И что испытания – это не наказание, а тренажер души. Чтобы сделать человека сильнее и осознаннее.
Я попросила визажиста наклеить мне ресницы. Ресницы – аргумент против слез. Если мне захочется заплакать, я вспомню про ресницы и удержусь.
У меня была заготовлена презентация. В ней – фотографии. На фотографиях – вся семья. И наша маленькая дочка, та самая, которую мы выскребли из лап смерти и починили. Я отрепетировала свое выступление. Мой юмор – это пощечина болезни, жизнеутверждающий смех в лицо испытаниям. Но внутри была паника. Смогу ли я сыграть по этим нотам? Я не понимала, правда ли я готова говорить о пережитом легко и непринужденно, или мне только кажется.
Меня обещал поддержать на выступлении муж. Он хотел сесть в зрительный зал, куда-то в самую гущу семи сотен человек, и смотреть. Я буду знать, что он в зале и что одному зрителю я уж точно нравлюсь. А за остальных – я поборюсь.
Мужчины сильнее физически. Они носят тяжелые сумки и разгружают вагоны. Но морально они сильнее не всегда. Они не всякий груз могут донести и не умеют разгружать душу.
– Я не приду, прости, – написал муж минут за десять до начала мероприятия. – Я пока не могу.
Слезы подступили, хотели обрушиться на свежеиспеченный мейк.
Я вспомнила про ресницы. Я не должна заплакать ни за что, тем более до.