Лучше подавать холодным

Копья всадников возле неё начали опускаться, сверкая остриями. Конница перешла на рысь. Дыхание сипело и холодило в носу, першило в пересохшем горле, жгло грудь огнём. Не думая о боли и о шелухе, чтоб её утолить. Не думая о содеянном, и о том, чего сделать не удалось. Не думая о мёртвом брате и людях, которые его убили. Просто изо всех сил держась за меч и за лошадь. Просто не сводя глаз с простиравшихся перед ней на склоне баолийцев, уже поколебавшихся. Их потрепала и вымотала схватка у берега, пробежка наверх, на холм. А пара сотен тонн конской плоти несущейся вниз, способна истощить выдержку и в лучшее время.

Их недосформированная линия начала разрушаться.

- Бей! - заревел Рогонт. Монза заорала с ним вместе, услышала, как рядом завыл Трясучка. Каждый воин в ряду вопил и кричал. Она с силой вдавила каблуки, и лошадь отклонилась в сторону, выправилась и ринулась вниз по склону – галопом, от которого затрещали кости. Копыта бухали по земле, мелькали, взлетали клочья травы и грязь. В голову Монзы отдавал зубовный стук. Долина содрогалась и подпрыгивала вокруг неё, ослепительная река бросилась ей навстречу. Глаза наполнил ветер, она сморгнула слёзы, мир превратился в переливающуюся, сверкающую зыбь, и вдруг неожиданно и безжалостно снова стал отчётливо резким. Она увидела, как баолийцы разбегаются, как спасаясь, бросают оружие на землю. Затем конница оказалась среди них.

Коня во главе отряда проткнули копьём, древко согнулось, сломалось. Конь, увлёкая за собой и всадника и копейщика, кувырнулся вниз под уклон, в воздухе болтались ремни и сбруя.

Она увидела, как пика поймала бегущего человека сзади, распорола его от задницы до плечей, переворачивая тело. Удирающих баолийцев рубили, закалывали, затаптывали и крушили.

Одного отшвырнуло от груди коня впереди неё, по спине проехался меч, и он, взвизгнув, ударился о ногу Монзы и оказался перемолот копытами штурмового коня Рогонта.

Другой выронил копьё, бросился прочь с белым, расплывшимся от страха лицом. Она мощным взмахом опустила меч, почувствовала толчок отдачи, когда тяжёлый клинок с гулким звоном глубоко вмял его шлем.

В уши врывался ветер, тяжело били копыта. Она кричала - до сих пор, хохотала криком. Зарубила ещё одного пытавшегося уйти, едва не отделив от плеча его руку и выпуская на волю чёрную струю крови. Ударом сплеча промахнулась по следующему и едва удержалась в седле, когда её завернуло вбок вслед за собственным мечом. Как раз вовремя выровнялась, цепляясь больной рукой за повод.

Они уже проехали сквозь баолийцев, оставив шлейф изорванных, окровавленных тел. Прочь сломанные копья, мечи наголо! Уклон выровнялся, когда они рванули дальше, всё ближе к реке, по земле, усеянной аффойскими павшими. Битва, теперь разворачиваясь до мельчайших подробностей, представала донельзя тесной бойней. Всё больше и больше талинцев пересекали брод и добавляли свой вес в безумную давку на берегу. Сверкали, вздымаясь, глевии на длинных древках, вспыхивали мечи, воины в борьбе жались друг к другу. Сквозь ветер и собственную одышку Монзе слышалось, как сталь и голоса сплетаются вместе, подобно отдалённой буре. Позади шеренг скакали офицеры, тщетно крича, пытаясь привнести в это безумие хотя бы намёк на порядок.

Свежий талинский полк тяжёлой латной пехоты начал проталкиваться сквозь брешь, проделанную баолийцами на правом крае. Они зашли флангом и прижали конец осприйского строя. Солдаты в синем подтянули ряды и навалились, чтобы их отбить, но значительно уступали в численности. Всё больше бойцов каждую секунду подходило с того берега реки и теснясь, расширяло разрыв.

Рогонт, сияющая броня измазалась в крови, повернулся в седле и указал на них мечом, крича что-то, что никто не мог расслышать. Не важно. Сейчас нет остановок. Талинцы построились клином вокруг белого боевого стяга, чёрный крест искривлялся на ветру, впереди офицер как бешеный тыкал в пустое пространство, пытаясь привести их в готовность отражать атаку. Монзе кратко подумалось - не встречала ли она его раньше. Солдаты встали на колено, гора сверкающих доспехов на конце клина ощетинилась бердышами и копьями, дальше гремел и колыхался, всё ещё наполовину увязший в осприйцах, лес спутанных друг с другом мечей.