Теперь вокруг него одни лишь всадники, с плеском ломятся вброд, копыта взметают ливни ярких брызг. Он на мгновение засёк Монзу, по-прежнему впереди, её конь пробивается сквозь водяную яму, лезвие меча высверкнуло, поднимаясь вверх и хлёстко рубя вниз. Атака выдохлась. Взмыленные лошади спотыкаясь, барахтались на отмелях. Всадники свешивались с сёдел, секли наотмашь, огрызаясь, солдаты в ответ кололи копьями, подрубали мечами их ноги и их лошадей. Конник безнадёжно барахтался в воде, гребень его шлема перекосился, а другие колотили по нему палицами, толкая то в одну, то в другую сторону, оставляя громадные вмятины в тяжёлой броне.
Трясучка захрипел, как что-то перехватило его поперёк живота, согнулся назад, порвалась рубаха. Он брыкнул локтем, но не смог как следует замахнуться. Рука сжала его голову, пальцы воткнулись в изрезанную сторону лица, ногти царапали мёртвый глаз. Он ревел, бил ногами, изворачивался, пытался вытащить левую руку, но кто-то удерживал и её. Он выпустил щит, и его стащили назад, с коня на землю. Перекрутившись, он впечатался в отмель, перекатываясь на бок и поднимаясь на колени.
Молодой пацан в куртке клёпаной кожи стоял в реке сразу справа от него, вокруг лица свисали мокрые волосы. Он всё смотрел, уставившись на что-то в своей руке. Что-то плоское и блестящее. По виду будто глаз. Оболочка из эмали, которая до последней секунды была на лице у Трясучки. Пацан поднял взгляд, и они таращились друг на друга. Трясучка почуял что-то возле себя, пригнулся, голову обдало ветром, когда мимо пролетел его собственный щит. Он взвился, секира описала вслед за ним широкий, великий круг и воткнулась в чьи-то рёбра, дождём полилась кровь. Того согнуло набок, и с воем сбило с ног, отшвырнув на шаг в сторону во вспененную воду.
Пока северянин разворачивался, парень уже напал на него с ножом. Трясучка согнулся набок, умудрился схватить и удержать его предплечье. Они зашатались, сплелись воедино, опрокинулись в холодную воду. Нож кольнул трясучкино плечо, но он был намного больше, много сильней и перекатился наверх. Они боролись, царапались, хрипели в лицо друг друга. Он пропустил рукоять секиры сквозь несжатый кулак, и схватил её под самое лезвие. Парень, чью голову омывала вода, поймал свободной рукой его запястье, но сил остановить у него не было. Трясучка стиснул зубы, перекрутил секиру, пока тяжёлое лезвие не встало поперёк шеи противника.
- Нет, - зашептал пацан.
Пора говорить нет была перед битвой. Трясучка навалился всем своим весом, рыча, постанывая. Глаза парня выкатились, когда металл медленно вгрызся в его горло, глубже, глубже, алая рана открывалась шире и шире. Кровь полилась наружу липкими струйками, по руке Трясучки, на его рубашку, в реку и та уносила её прочь. Паренёк на мгновение задрожал, красные губы широко распахнулись, затем он обмяк, неподвижно глядя на небо.
Шатаясь, Трясучка поднялся. Лохмотья рубашки отягощали его, пропитавшись водой и кровью. Он разорвал её и сбросил - рука так затекла от крепко, как смерть, сжимаемого щита, что он выдрал волосы на груди. Он огляделся, моргая под безжалостным солнцем. Кони, люди бились в сверкающих речных водах, взбаламученных, илистых. Он наклонился и вырвал секиру из полуперерезанной шеи парня, кожа рукояти встопорщилась и смялась, прилегая ко всем выемкам его ладони, как ключ подходит к своему замку.
Он с плеском побрёл по воде пешком, ища продолжения. Ища Муркатто.
* * *
Головокружительный прилив мощи, что придал ей бросок, быстро угас. От крика резало горло, ноги ломило от сдавливания конских боков. Её правая рука стала скрюченным сгустком боли на поводьях, руку на мече жгло от пальцев до самого плеча, по глазам, изнутри, била пульсирующая кровь. Она изогнулась, осматриваясь, больше не уверенная где восток, где запад. Да теперь уже и не важно.
На войне, писал Вертурио, не бывает чётких границ.
По всей низине брода не было никаких границ вообще, лишь всадники и пешие все спутавшиеся в сотню гибельных, бездумных, небольших схваток. Вряд ли можно отличить своего от врага, и поскольку никто не проверял слишком дотошно, между ними не было особой разницы. Твоя смерть может прийти отовсюду.
Она увидела копьё, но слишком поздно. Конь встрепенулся, когда наконечник погрузился ему в бок, как раз возле её ноги. Голова животного перекосилась, глаз дико вылез наружу, вспенился оскаленный рот. Монза стиснула луку седла, когда оно накренилось вбок, копьё вбилось глубже, ноге стало горячо от лошадиной крови. Она беспомощно завизжала, пока валилась вниз, нога всё ещё оставалась в стремени, меч вылетел из руки, покуда она хваталась за пустоту. Вода ударила в бок, седло вдавилось в живот и вышибло из неё дыхание.