- Неужели? На мой взгляд, они кажутся вполне такими же буйными нахалами, как и всегда. "Уже не то, что раньше" - вечное нытьё недалёких умов. Когда люди говорят, что нечто раньше было лучше, они имеют в виду, что раньше лучше были они сами, потому что были молоды и все их чаяния лежали перед ними. Мир неизбежно темнеет, по мере твоего сошествия в могилу.
- Значит всё осталось по-прежнему? - спросил писарь, грустно поднимая глаза.
- Кто-то стал лучше, кто-то хуже. - Коска выдавил тяжёлый вздох. - Но по большому счёту, я не заметил значительных изменений. Скольким нашим героям уже уплачено?
- Покончили с ротой Оруженосца, из полка Эндике. Да, то был полк Эндике.
Коска прикрыл глаза рукой. - Прошу, не упоминай это храброе сердце. Его потеря до сих пор меня ранит. Скольким уже уплачено?
Писарь облизнул пальцы, прошелестел парой шуршащих листов своей книги, начал подсчитывать записи. - Одна, две, три...
- Четырёмстам и четырём, - сказал Дружелюбный.
- А сколько служит в Тысяче Мечей?
Писарь поморщился. - Считая весь вспомогательный состав, слуг и торговцев?
- Несомненно.
- И шлюх?
- Считай их в первую очередь, они трудятся добросовестней всех в целой, будь она проклята, бригаде!
Стряпчий покосился в небо. – Э-э-э...
- Двенадцать тысяч восемьсот девятнадцать, - сказал Дружелюбный.
Коска уставился на него. - Говорят, хороший сержант стоит трёх генералов, но ты стоишь трёх дюжин, друг мой! Однако, тринадцать тысяч? Мы просидим здесь до завтрашней ночи!
- Вполне вероятно, - проворчал писарь, перелистнув страницу. - Рота Дерьмача полка Эндике следующая. Полка Эндике... в смысле раньше... как-то так.
- Пофиг. - Коска отвинтил колпачок фляжки, что Морвеер швырнул в него в Сипани, поднёс её к губам, взболтал и обнаружил, что та пуста. Он насупился на потрёпанный металлический сосуд, вспоминая с некоторой неприязнью насмешливые суждения отравителя, о том, что человека не изменить ничем. На самом деле с достаточной неприязнью, чтобы его потребность глотнуть резко возросла. - Короткий перерыв, пока я пополняю припасы. Постройте роту Дерьмача. - Он встал, корча гримасу пока его ноющие колени с хрустом возвращались к жизни, затем прорезался улыбкой. Крупный мужчина целеустремлённо подходил к нему сквозь грязь, дым, холсты и неразбериху лагеря.
- Ба, мастер Трясучка, с холодного и кровавого Севера! - Северянин явно бросил наряжаться и носил кожаную солдатскую безрукавку и рубаху грубой пряжи с закатанными до локтей рукавами. Его волосы, при первой встрече уложенные в точности как у мусселийского щёголя, отросли во взъерошенные лохмы, массивная челюсть распушилась порослью - среднее между щетиной и бородой. Ничто из этого не прятало покрывшие пол-лица сплетения шрамов. Чтобы их скрыть не хватит никаких волос. - Мой старый соратник по приключениям! - Или по убийствам, как на самом деле и было. - Вижу блеск в твоих глазах. - Буквально, ведь светлый металл, в глазнице, отразил луч полуденного солнца и сверкал до боли ярко. - Хорошо выглядишь, друг мой, просто превосходно! - Хотя на самом деле тот выглядел изувеченным дикарём.
- Радость на лице - и на сердце радость. - Северянин явил кривобокую улыбку - палёная плоть сдвинулась лишь мельчайшим краешком.
- Именно так. Улыбнись на завтрак, и будешь дристать счастьем до самого полдника. Ты был в битве обычным воином?
- Был.
- Так я и думал. Ты ни разу не производил впечатления человека, которому боязно засучить рукава. Кровищи-то было, да?
- Было.
- Однако, некоторые на крови цветут и пахнут, правда? Осмелюсь сказать, ты знаешь кое-кого из их породы.
- Знаю.
- И где же твой наниматель, моя злосчастная ученица, преемница и предшественница, генерал Муркатто?
- Сзади тебя, - послышался резкий голос.
Он крутнулся вокруг своей оси. - Божьи зубы, женщина, а ты не утратила уменья заставать людей врасплох! - Он притворился потрясённым, чтобы сгладить наплыв волнительных чувств, всегда сопровождавших её появление и угрожавших сорвать ему голос. Вдоль щеки у неё шла длинная царапина, на лице несколько кровоподтёков, но в остальном она выглядела неплохо. Очень даже неплохо. - Разумеется, радость зреть тебя живой не знает границ. - Он взмахнул шляпой, чьи перья смущённо поникли, и упал перед ней на колени прямо в грязь. - Скажи, что прощаешь мою игру? Видишь же, что я думаю всё время лишь о тебе? Я неистощимо нежно тебя люблю.
Она фыркнула в ответ. - Нежно, ага? – Больше, чем она б догадалась, больше чем он сказал бы вслух. – Значит, то было представление для моего же блага? Я сейчас грохнусь в обморок от избытка признательности.