Лучше подавать холодным

Три плюс один. Ещё три и у них хватило бы на каждого. Затем, наверно, они бы убили Ганмарка, и завязали, и он смог бы вернуться назад в Талинс и осесть в притоне Саджаама, считая деньги во время карточных игр. Какими счастливыми казались те, старые дни. Он потянулся и выдернул из шеи солдата арбалетный болт.

— Помогите. — Едва ли громче чем шепот. Дружелюбный не знал, не пригрезилось ли ему. Затем заметил широко открытые глаза солдата. — Помогите.

— Как? — прошептал Дружелюбный. Он расцепил крючки и застёжки на отороченой куртке того и, нежно, насколько смог, освободил его от неё, осторожно продевая сквозь рукав сочащиеся обрубки отрезанных пальцев. Он уложил одежду в мешок, затем тихонько перекатил того обратно лицом вниз, в точности каким его и обнаружил.

— Отлично! — Коска указал на выгоревшую башю, опасно накренённую над сорваной крышей. — Может туда?

— Почему туда?

— Почему бы и не туда?

Дружелюбный не мог двигаться. Его колени дрожали. — Не хочу идти.

— Понимаю, но мы должны держаться вместе. — Старый наёмник повернулся и Дружелюбный вцепился ему в руку, из его рта начали выплёскиваться слова.

— Я теряю счёт! Я не могу… я не могу думать. Какое число у нас по плану? Какое… какое… я сошёл с ума?

— Ты? Отнюдь, мой друг. — Коска улыбаясь похлопал Дружелюбного по плечу. — Ты совершенно здоров. Вот это. Всё это! — Он смахнул свою шляпу и обвёл ею вокруг. — Вот оно — безумие!

Пощада и трусость

Трясучка стоял у окна, открыв одну створку — вторая осталась закрытой, оконная рама вокруг него была обрамлением картины, изображавшей горящий Виссерин. Была оранжевая кромка вокруг его чёрного силуэта, от пожаров, тянущихся до городских стен — вниз по его щетнистому лицу, массивному плечу, длинной руке, сплетенью мускулов на пояснице и ямочке на его голой заднице.

Если бы здесь оказался Бенна, то он предупредил бы её, что в последнее время она полагается на крайне неверное везение. Ну, сперва бы он спросил, что это тут за здоровый северянин, а затем уж предупредил бы её. Броситься в жерло осады, так близко к смерти, что та щекочет ей шею. Ослабить остатки бдительности ради мужчины, которому положено состоять у неё на жаловании. Прогнуться под тех крестьян внизу. Она рисковала и ощущала ту трепетную смесь восторга и страха, без которой не может жить игрок. Бенне бы это не понравилось. Однако она никогда не прислушивалась к его опасениям, когда он был жив. Если все шансы против тебя, тебе волей-неволей приходится действовать наудачу, а у Монзы всегда было чутьё делать правильный выбор.

По крайней мере до тех пор, пока не убили Бенну, а её саму не сбросили с горы.

Из темноты донёсся голос Трясучки. — Однако, как ты набрела на это местечко?

— Мой брат его купил. Давным-давно. — Ей вспомнилось, как тот стоял у окна, зажмурился на солнце, затем повернулся к ней и улыбнулся. Она ощутила налёт улыбки в уголке своих губ, всего лишь на мгновение.

Трясучка же не обернулся, равно как и не улыбался. — Вы были близки, да? Вы с братом.

— Неразлучны.

— И мы с моим. Каждый, кто его узнавал сближался с ним. Была в нём такая штука. Он погиб от рук человека по прозвищу Девять Смертей. Его убили, пообещав пощаду и насадили голову на штандарт.

Монзе было мало дела до его рассказа. С одной стороны он утомлял её, с другой — заставлял думать о неживом лице Бенны когда того опрокидывали через перила. — Кто бы мог подумать, сколько у нас общего! Ты отомстил?

— Я грезил местью. Годами мечтал о моём самом заветном желании. И мне выпадал случай, и не единожды. Покарать Девять Смертей. Шанс, за который куча народу убили бы не думая.

— И?

Она видела, как играют мускулы на скулах Трясучки. — В первый раз я спас ему жизнь. Во второй — отпустил его и решил начать жить заново.

— И с тех пор ты шатался повсюду как бродячий жестянщик с телегой, вразнос торгуя пощадой с любым, кто взял бы её? Спасибо за предложение, но я не покупатель.

— Не сказал бы, что я прежний продавец. Всё это время я строил из себя доброго и хорошего, превозносил праведный путь, надеясь убедить себя, что уйдя прочь совершил верный поступок. Сломал колесо. Но всё не так, и это правда. Пощада и трусоть — одно и тоже, так как ты и говорила мне, и колесо продолжает вращаться, как не старайся. Свершённое возмездие… может и не закроет все вопросы. Уж точно не сделает мир светлее и не прибавит солнцу тепла. Но полюбому лучше, чем несвершённое. Гораздо, нахрен, лучше.

— Я думала ты так устроен, и останешься последним хорошим человеком в Стирии.

— Я пытался поступать правильно, когда только мог, но на Севере не заработать имени без кой-каких тёмных делишек, и свою долю я внёс. Было дело, я дрался вместе с Чёрным Доу, и Круммох-и-Фейлом, и самим Девять Смертей. — Он сморкнулся. — Хочешь сказать, вы тут, внизу, такие хладнокровные? Тебе бы отведать зиму, там, откуда я родом. — В выражении его лица было нечто, чего она прежде не видела и чего не ожидала. — Мне нравилось быть добрым, это правда. Но раз тебе нужно по другому, что-ж, у меня получится и так.