Лучше умереть!

— Мы, сестра, дети Жанны Фортье! — сказал он. — Дети женщины, приговоренной судом! Наша мать ни в чем не виновна, но тем не менее люди считают, что она убила отца Люсьена, чтобы украсть его деньги! Она пострадала ни за что, а мы даже не можем потребовать ее оправдания! Ах! Это ужасно!

— Не отчаивайтесь, друг мой! — воскликнул Люсьен, взяв его за руку. — Скоро вы станете моим братом! Мы принесли вам те самые доказательства, о которых вы Бога готовы молить, доказательства невиновности вашей матери…

— Во-первых, вот, — произнес Этьен, протягивая своему бывшему воспитаннику письмо Жака Гаро. — Читайте, мальчик…

Жорж жадно прочел письмо.

— Да… да… — вскричал он. — Это бесспорное доказательство! Ах! Мама! Мама… Наконец-то! Наконец! Но ведь это единственное доказательство считалось утраченным… Где же оно лежало все эти годы?

— В животе той картонной лошадки, с которой ты ни на миг не расставался, когда вы с матерью появились в Шеври…

И тут у адвоката возникло ощущение, будто с глаз у него спала некая пелена.

— Ах! — произнес он, схватившись за голову. — Тьма рассеялась… Теперь я припоминаю. Я играл с этой лошадкой во дворе большого завода, а потом, а потом темной ночью завод был объят пламенем. У лошадки была дырка в боку; чтобы заделать ее, я совал туда все, что попадалось под руки, и это письмо сунул туда же — я подобрал его на полу. И мать так и не нашла его! В результате ее признали виновной! Увы, теперь уже слишком поздно. Жак Гаро не сможет признаться в том, что написал эти строки… он умер.

— Жак Гаро жив… — произнес художник.

— Жив?

— Да; жив, богат и счастлив; он теперь — персона уважаемая и всем вам хорошо знакомая… он просто живет под чужим именем — Поль Арман.

— Поль Арман! — хором ужаснулись Люси и Люсьен.

— Да, Поль Арман, по приказу которого пытались убить Люси. Поль Арман, который после неудавшегося покушения на жизнь Жанны Фортье выдал ее полиции.

— О! Мерзавец! Чудовище! Но вы в этом уверены? — произнес Жорж.

— Абсолютно! Настоящий Поль Арман двадцать пять лет назад умер в женевской больнице… Вот копия акта о смерти. А известный вам миллионер, знаменитый промышленник, бывший компаньон Джеймса Мортимера — Жак Гаро!

— Жак Гаро! — повторил Жорж. — И чем это доказано?

— У тебя наверняка хранятся какие-нибудь бумаги, написанные владельцем завода в Курбвуа.

— Да… конечно… — оживился Жорж. — Вот письмо…

На столе у него лежало письмо, полученное накануне от миллионера. Этьен буквально выхватил его у адвоката из рук, взглянул на него и тут же издал торжествующий вопль.

— Тот же почерк! — произнес он. — Смотрите, тут никаких сомнений быть не может! Вот видите: Поль Арман — это Жак Гаро; и Жюля Лабру, отца нашего друга, убил именно он!

Люсьен в ужасе пробормотал:

— И, зная о том, кто я, этот человек хотел женить меня на своей дочери! Мерзавец! А я не могу даже привлечь его к суду! Срок давности истек…

— Ничего подобного! — живо возразил Этьен. — Истек, но только в отношении того, что он натворил в Альфорвилле, а за покушение на жизнь Люси и Жанны его вполне можно привлечь к ответственности!

— А как же моя мама?… — сказал вдруг Жорж. — Что с ней теперь?

— Я уже сказал: мы ее отыщем. И раскроем ей свои сердца и объятия… мы все будем любить и почитать ее.

— Что вы решили предпринять в отношении Поля Армана?

— Вы готовы во всем слушаться меня?

— Да… да… — ответили Жорж и Люсьен.

— Хорошо; тогда идемте!

Все пятеро вышли из квартиры на улице Бонапарта, художник забежал в табачную лавочку, где купил двойной лист гербовой бумаги, затем они сели в две поджидавшие их у дверей кареты.

Глава 16

Накануне, а точнее — в тот самый день, Поль Арман вернулся домой в час ночи, очень удивленный, озабоченный и обеспокоенный неаккуратностью Соливо, не явившегося на им же самим назначенную встречу. Уснуть ему удалось отнюдь не сразу.

Около девяти утра он вышел из дома, направился к своему банкиру, получил обещанные сообщнику деньги, а затем велел кучеру ехать на завод. Там не было для него ни письма, ни телеграммы. Он подождал. К одиннадцати никаких вестей от Соливо так и не поступило. Обезумев от тревоги, несчастный миллионер вернулся в Париж.

Мэри в тот день чувствовала себя еще хуже, чем обычно. Накануне у нее опять шла горлом кровь. Лихорадка вконец измучила ее. Вернувшись в особняк, отец был горько поражен этим внезапным ухудшением. Острая боль пронзила его сердце, в душу, оттеснив все другие заботы, прокралась мрачная мысль: неужели врачи ошиблись и Мэри может умереть так рано? Он почувствовал, как к глазам подступают слезы, и ему пришлось сделать над собой страшное усилие, чтобы сдержать их.

За обедом он пожаловался на мигрень, дабы как-то объяснить свое настроение и отсутствие аппетита. Мэри тоже есть не хотелось, и настроение у нее было подавленным.

— Милая моя, — спросил миллионер, — ты плохо себя чувствуешь?

— Немного, папа. Но это пройдет. Я плохо спала ночью.

— У тебя была температура?

— Наверное. Сны какие-то ужасные снились.

«И мне тоже», — подумал он.

Поль Арман опустил голову, затем подошел к дочери и обнял ее.

— Ты уходишь? — спросила она.