Читаем Лучше всех, или Завоевание Палестины. Часть 4. Второзаконие. Поэтическое прочтение полностью

Значит дело вовсе не табак.


Приставы когда придут судебные,

Укажу я мытарям на дверь -

Действие моё как правомерное

Расценил бы праведный еврей.


Жить с долгами для меня мучение,

По отцу я, видимо, слабак.

Чтоб семь лет не бегать до прощения,

Стороною огибаю банк.


Чем шуршать заёмными банкнотами,

А потом уехать за бугор,

Лучше я те деньги заработаю,

Правда, как — не знаю до сих пор).


"Будете богатыми, свободными,

Денег одолжит у вас любой.

Будешь, сын, довлеть ты над народами,

А они не будут над тобой.


Станешь Центробанкам их приказывать

Назначать какой назавтра курс,

Праздники какие надо праздновать

И куда переместить Эльбрус.


Антиглобалистам, своре критиков

Ты на горло встанешь сапогом,

Назовёшь потом геополитикой

То, что раньше было грабежом.


Сохрани достоинство, приличие,

Как в народе скажут, не жидись -

Частью сотой, может даже тысячной

С тем, кого ограбил, поделись.


Подкупи продажное правительство,

Деньги любит даже демократ,

На земле, где Бог дал вид на жительство,

Не ожесточись на брата брат.


Брата нищего, всё прокутившего,

Откупи от долговой тюрьмы,

Завали несчастного деньжищами,

Но не просто так, а дай взаймы.


Обеспечь во всём, в чём тот нуждается…

Ближе чем прощенья год седьмой

Тем рука труднее разжимается,

Чтобы долг вернуть, само собой


Разумеется. Уехать, спрятаться

Хочется в те тягостные дни…

Вместо денег брату кукиш с маслицем -

Мысль ту беззаконную гони.


Возопит твой брат белугой к Господу

(Иль тамбовских вызовет ребят),

И по жадности твоей осознанной

Грех великий ляжет на тебя.


Пережив очередной миллениум

Сбросим мы предубеждений груз,

Рассмотрев евреев как явление,

Очевидный обнаружим плюс.


Допустимо где детей сожжение,

Алчности природной зов могуч,

Даже мысль о всех долгов прощении

То не свет, но предрассветный луч.


Объективны будем, очень медленно

Исчезает в этом мире зло,

До сих пор его везде немерено,

Но с левитами нам повезло.


Кабы не они, треть человечества

До сих пор таилось по кустам,

Поклонялось первобытной нечисти

И, наверно, не было б Христа.


Гнать через пролёты — изувечишься,

И левиты не ломали ног,

Принесли в копилку человечности

Не с дрянной овцы свой шерсти клок.

Глава 16. Пасха

Пасху соблюдай, сынок, в Авив месяц точно,

Когда вывел нас наш Бог из Египта ночью.


В знак, что славите Отца за билет на литер,

Закалайте вы агнца (в смысле заколите).


Просто завалить агнца в людном месте мало,

Надо, чтобы там Творца имя пребывало.


Будет в жертвенной крови не любая дача,

Лишь такая, где раввин место обозначит,


За себя пришлёт гонца, сам прибыть изволит -

Кто придёт поесть мясца будет под контролем.


Кислого не ешь в те дни и квасного также,

В память как ты уходил со своей поклажей,


На границе погранцу документы тыча,

Даже не успев мацу на дорожку выпечь.


Празднество — не пустяки. В память о том бегстве

Ешь семь дней опресноки, как хлебы тех бедствий.


В продолжении семи дней священной Пасхи

В бочках ты не подними никакой закваски.


Пасху, сын мой, закалай с солнца лишь заходом,

В смысле, живность забивай в память об Исходе.


С ритуального ножа кровь стечёт с закатом.

В это время ты бежал из тюрьмы когда-то.


(Не поймите, что сынок срок тянул буквально.

Про Египетский острог речь здесь фигуральна).


Съесть вам надо под чеснок до утра всё мясо

Из мясного ничего не должно остаться.


Как появится ваш серп на колхозном жите,

Семь седмиц свой жните хлеб, а потом пляшите.


Семь седмиц — то семь недель, самая работа

Обрабатывать удел, но не по субботам.


Был в Египте ты рабом, а теперь — как ветер…

(Если выправишь потом паспорт в сельсовете.


Речь, конечно не идёт о советской власти.

Про еврейский наворот здесь крутой блокбастер).


Праздник кущей совершай, режь своих баранов,

Но в гульбе не забывай про страны охрану.


Потому в военкомат перед Бога лице,

Если ты не ренегат, должен появиться.


В праздник Кущей съев мацу, в Семь седмиц и в Пасху

Пол мужской пусть на плацу собирает пастырь.


Всех сочтёт по головам ваш правитель высший

И к военным округам каждого припишет.


Кто какой куш принесёт, от того зависит,

Двигаться ему вперёд или дома киснуть.


Чтоб в народе исключить подлую измену,

Надзирателям ключи выдам по коленам.


Будут праведно судить судьи без оглядки

На звонки и в эти дни брать не будут взятки.


Поручиться не могу Я за все кибуцы.

Лисы с мордою в пуху и в судах найдутся.


Оборотни быть должны, то закон природы,

Только вы, мои сыны, будьте благородны,


Ни пришельца, ни вдовы зря не обижайте,

Вблизи жертвенников вы рощи не сажайте.


И не выберет лесник клёнов поветвистей,

Чтобы вешали на них божьих активистов.


Сын не ставь себе столба по причине той же…

(А восстанет голытьба, это не поможет.)

Глава 17. О теократии

Приноси лишь непорочное. Обонянию Отца

Всё противно, что подпорчено, будь то буйвол иль овца.


Генетические казусы, извращенья ДНК

Не приносят Богу радости, задымляют облака.


А товар плохой подсовывать, слать крипторга без яйца

Или вовсе безъяйцового — это мерзость для Творца.


Генная нам инженерия не от Господа дана,

Божьих тварей исправлению суть её посвящена.


Где развёл Создатель рученьки — лучше, извини, не смог -

Человек стремится к лучшему, возомнив, что сам он бог.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
«Может, я не доживу…»
«Может, я не доживу…»

Имя Геннадия Шпаликова, поэта, сценариста, неразрывно связано с «оттепелью», тем недолгим, но удивительно свежим дыханием свободы, которая так по-разному отозвалась в искусстве поколения шестидесятников. Стихи он писал всю жизнь, они входили в его сценарии, становились песнями. «Пароход белый-беленький» и песни из кинофильма «Я шагаю по Москве» распевала вся страна. В 1966 году Шпаликов по собственному сценарию снял фильм «Долгая счастливая жизнь», который получил Гран-при на Международном фестивале авторского кино в Бергамо, но в СССР остался незамеченным, как и многие его кинематографические работы. Ни долгой, ни счастливой жизни у Геннадия Шпаликова не получилось, но лучи «нежной безнадежности» и того удивительного ощущения счастья простых вещей по-прежнему светят нам в созданных им текстах.

Геннадий Федорович Шпаликов

Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия