Лучше журавль

В нашей лодке мы спим, прижавшись друг к другу, оттого и снится нам одно и то же: двадцать шесть хижин кривой деревни Ла-Вела. Там на песке разводят костры, поют песни, манят ими тех, кто в море. В домах не запирают дверей, не занавешивают тряпками окна. Богатства не прячут, оно у всех одинаковое – дети. А жить в Ла-Веле проще простого: с рассвета и до обеда деревенские собирают фрукты. Потом едят то, что морской бог подбросил рыбакам в сети. До заката играют в шашки, поют старые песни, пока кто-нибудь из чужих земель не привезёт песни новой. Тогда все поют только её, пока не сделают старой.

На Кюрасао никто не поёт песен. Тут мы тоскуем. Блас Мендрано тоскует особенно сильно – его женщина дальше всех, на Санта-Крусе.

– Если ночью пошёл дождь, – рассказывает нам Блас Мендрано, – никто не спит, люди сидят на крышах с вёдрами и тазами, собирают каждую каплю. И земли на Санта-Крусе нет. Привозим её с других островов, насыпаем в старые лодки, так и выращиваем бобы для своих тарелок.

– Как вы там живете? – спрашивает Луис Морено.

Блас Мендрано вздыхает.

– А ты думаешь, почему я пошёл на фруктовый челнок работать? Мой старший сын четвёртый год повторяет последний класс в школе. Я так распорядился: путь лучше сидит за партой, чем ловит черепах для туристов или стучит домино в беседке. Стоит заразиться ленью – её за всю жизнь не излечишь. Пообещал ему, что когда переедем на землю, отправлю его…

Блас Мендрано прервал свой рассказ – подошёл покупатель.

– Здравствуй, Крис, – говорю американцу в синей кепке.

Тот сухо кивает, щупает авокадо. Его жена нюхает дыни. Выбрали. Четыре глаза следят за стрелкой на весах. Пересчитали сдачу.

– Нас там тысяча человек на сто домов. Апельсины в ящике лежат просторней, чем мы живём на Санта-Крусе. Даже мертвецов возим хоронить на Тинтипан, другой остров. Набираем там кокосов – они спасают. И море пока позволяет себя рыбачить. Чего в нём только нет: лавраки, скаты, лангусты…

Блас опять замолкает, Эдуардо накрывает газетой игральные карты. Вдоль прилавков идёт старуха – мать губернатора Кюрасао.

Луис Морено подскочил к женщине с гроздью бананов.

– Сеньоре в подарок! Сладкие, как из рук Бога.

Фрукты отяжелили сумку, старуха убирается восвояси. Благодарно киваем Луису. Тот раскланивается, как артист после танца.

На Кюрасао мы не имеем права на радость. Наше место – за прилавком под красным навесом. Однажды Марсиано Лопес, хоть мы его и предупреждали, пошёл в бар на площади попить пива. Местные его оттуда прогнали. Мы, сидя в лодках, слышали их крики: «Проваливай отсюда, грязный венесуэлец». Да и женщины острова, как мы не угощали их клубникой и виноградом, никогда не отвечают нам на улыбки.

– …пообещал Наоми, что к осени увезу её и детей с Санта-Круса. Найду себе работу в Толу или Ковеньяс…

– Значит, перестанешь с нами плавать?

– Каждой женщине нужен муж дома. Живой муж, а здесь опасные воды.

Блас Мендрано трёт шею.

– Ну а ты когда женишься? – спрашивает меня Луис Морено.

– На ком? В Ла-Веле всех разобрали.

– Неужели? – ухмыляется. – А дочки трактирщика?

Нагибаюсь под прилавок, а у самого перед глазами картинка: Эстер Берия потрошит рыбу и вешает её попотеть на солнце. Рядом младшая, Стелла, давит лимон на улиток. Живых бросает в кастрюлю, а мёртвых – в море.

– Так они ещё девочки.

– Не думай. Старшей уже шестнадцать. Торопись, дружок, а то уведут и этих. Когда всю жизнь проводишь между огней, один из них должен манить сильнее. Блас мечтает увезти своих с Санта-Круса. Я коплю на золотое кольцо моей Галатее. А ты для чего носишься по водоворотам и ветроворотам?

Луиса Морено окликнула молодая голландка. Он открыл перед ней коробки с черешней.

Я отошёл от прилавка, вынул десять сентаво из сумки с выручкой за день и бросил монету в море. Загадал, чтобы на обратном пути ветер не выл, не было молний, а подводное течение, как в прошлый раз, не опрокинуло нашу лодку.

Когда круги на воде исчезли, полез в сумку за новой монетой. Держал её в кулаке, думал, и наконец прошептал:

– Хочу, чтобы согласилась Эстер.

Колокола в голове

Шипы и страхи сопровождают тех,

кто позволяет сбить себя с пути.

Мигель Анхель Астуриас

Мужчина и девочка наблюдали, как индеец тащит лодку по сырому песку.

– Папа, куда мы поплывём?

– К той башне над водой. Хочу посмотреть на неё вблизи.

Лес неподалёку молчал, словно ни одной живой твари не обитало в нём. Сухая трава шуршала позади гостей.

– Папа, отчего у озера так грустно жить?

– Наверное, потому, что озеро – замкнутый круг.

Мужчина поправил на шее девочки шарф. Она хотела ещё что-то спросить, но тут лодочник их поманил.

Чаго был из людей отоми, некогда лучших охотников и пастухов. Теперь в индейских владениях не было ничего, кроме пустых полей и редких писем издалека, от детей.

– У вас есть жена? – спросила девочка, стараясь перекричать мотор.

Она разглядывала кольцо из тёмного серебра на пальце лодочника отоми.