Лучшее

Дамба эвремы

Это история о недотепе, дурачке, «шлемазле» — последнее слово на идише, пожалуй, точнее выражает суть героя, хотя его не так часто услышишь в Талсе, родном городе Рафаэля Алоизиуса Лафферти. Истории про дурачков — жанр, которого я, как редактор и составитель сборников, всегда сторонился. Мне казалось, что рассказы о простофилях, дурачках, шлемаз-лах, неудачниках, тупаках и так далее читают только простофили, дурачки, неудачники и недотепы. Это в лучшем случае. Вряд ли такой аудитории интересны книги, которые издаю я. Но оставим это. Лафферти — автор искусный и ловкий, это понимаешь сразу, и созданный им дурачок — особенного рода.

Рассказ «Дамба Эвремы» получил премию «Хьюго» в 1973 году в Торонто. Не могу сказать, что трепещу перед историями, которые получают премии, и отношусь с презрением к тем, кому они не достаются. Но то, как ее заполучил Лафферти, заслуживает некоторых пояснений. Чтобы удостоиться премии «Хьюго», рассказ должен быть опубликован в научно-фантастической периодике или в антологиях, доступных широкой аудитории. Моя же антология «New Dimensions II» была выпущена в дорогой твердой обложке и тиражом всего шесть тысяч экземпляров. Несмотря на это, включенный в нее рассказ Лафферти умудрился набрать достаточное количество голосов для победы. Как? Понятия не имею. Но он выиграл, и помимо всего прочего, оставил позади мой собственный рассказ. Не стану притворяться, что не хотел победить сам, но я был бесконечно счастлив, что премия досталась таком замечательному и необыкновенному автору и что свою первую награду Лафферти получил за рассказ, который опубликовал я.

Роберт Сильверберг

Рядом с ними он выглядел набитым дураком.

С кем это — с ними? С гениальными творцами? С титанами мысли? Рядом с теми, чьи открытия определили будущее?

Вовсе нет. Просто он был глупее всех дураков.

Дети, родившиеся одновременно с ним, оказались сметливее, как, впрочем, и те, кто появился на свет позже. Он был самым тупоголовым из всех маленьких тупиц, когда-либо подавших голос. Даже его мать была вынуждена признать, что Альберт немного недоразвит. Что еще можно сказать о ребенке, сказавшем первое слово в четыре года, научившемся пользоваться ложкой в шесть, а дверной задвижкой в восемь лет? Как иначе можно назвать мальчика, который не может правильно обуться и ходит с натертыми ногами? И который, зевнув, постоянно забывает закрыть рот?

Сущность многих предметов навсегда осталась выше его понимания, как, например, назначение большой стрелки часов. Но эта тайна не занимала Альберта. Он никогда не стремился узнать точное время.