Лучшее прощение — месть

— Понимаете, мой муж — человек старого склада. Он очень любил Джулию, но они не понимали друг друга. Может быть, именно поэтому она так сильно влюбилась в вас. В своем «комиссаре» она нашла то, что отец никогда не мог ей дать. Любовь, снисходительность, понимание, нежность: все это вместе со страстью и составляет то, чего хочет каждая женщина. Руджеро — он не плохой, но слишком прямолинеен. Он не знает оттенков, все в жизни он делит на «можно» и «нельзя», не принимая в расчет разницу натур и чувств. Ведь он души не чаял в Джулии, но никогда не умел дать ей это почувствовать. Теперь он мучается оттого, что любя ее, так и не сумел сказать ей об этом.

Комиссар молча слушал эту простую женщину, неброско одетую, с седыми волосами, собранными в скромный пучок.

Мать Джулии. Спина ее уже начинала горбиться. Черты лица напоминали Джулию, но были менее выразительны.

Потом она заплакала, так же тихо, сдержанно и кротко. Армандо молча обнял ее и прижал к себе. Так они и стояли несколько минут.

Потом он заговорил, и слова его звучали для него так, как если бы их произносил кто-то другой:

— Наверное, бесполезно нам так мучиться. Я не верю в Бога, но вы с Джулией были верующими, и если это правда, что существует иной мир, то она уже там, не с нами. Постарайтесь внушить это вашему мужу и скажите ему, чтобы он не терзал себя сожалениями: Джулия знала, что отец любит ее.

— Спасибо комиссар. Постарайтесь не терзаться и вы тоже. Судьба моей дочери была предрешена на небесах еще до ее рождения. Вы не могли бы здесь ничего изменить. Все в руках Божьих, и только глупец может надеяться поменять его волю.

Она вынула из сумочки какой-то футляр и протянула его комиссару:

— Джулия как будто чувствовала, что ее пребывание на этой земле скоро закончится. Она купила вам подарок ко дню рождения и сказала мне: «Мама, обещай отдать это ему, если со мной что-нибудь случится. Я хочу, чтобы он не забывал меня. Никогда». Уже много дней я ношу эту вещь с собой в ожидании встречи наедине.

Стиснув зубы, чтобы удержаться от слез, Армандо взял протянутый подарок, наклонил голову в знак благодарности и вышел из своего кабинета.

В футляре были чудесные золотые часы и маленький квадратик бумаги: «Каждое мгновение — с тобой. Всегда. Поздравляю. Твоя Джулия».

Он увидел ее, стоящей перед матерью: «Я хочу, чтобы он не забывал меня. Никогда».

«Глупенькая, — ответил он ей, как если бы она была жива, и они просто разговаривали. — Разве можно забыть теплый порыв весеннего ветра, полного аромата цветов, красоты чувства, обещающего спасти тебя от печальной зимы наступающей старости?»

* * *

Он долго бродил по улицам города, вспоминая самые прекрасные минуты, пережитые с Джулией. Вновь видел, чувствовал ее тело, трепещущее от страсти и наслаждения. Вспоминал ее удивительную раскованность, ее преданность. Головокружительные спуски на горных лыжах. Какая она была сильная, ловкая!

Он живо и близко чувствовал ее рядом с собой. Душераздирающая боль ушла. Почти счастливый, он вновь и вновь перебирал незабываемые минуты их общей жизни. Джулия никогда не уйдет из его сердца, но он не будет больше оплакивать ее и себя. Глухая, непрекращающаяся боль почти исчезла, уступив место глубокой грусти.

Удивляясь, он спрашивал себя, как это может быть. Да жив ли он или уже умер? Человек он или чудовище?

Но нет, как это ни невероятно, жизнь вернулась к нему. С этого момента Армандо хотел помнить живую Джулию такой, какой она была тогда раньше: дерзкая, смелая, но и застенчивая, агрессивная и беззащитная, очень взрослая, раскованная, страстная, горячая — женщина, вся состоящая из притягательных контрастов. Но главным образом, он хотел постоянно помнить ее неповторимую женственность, ее безоглядную любовь.

В первые дни Армандо думал, что смерть Джулии убьет его. Но теперь он понял, что это не так, что он стал другим человеком.

Свободным.

Ее смерть открыла дорогу другому Армандо. Холодному, трезвомыслящему, целеустремленному, расчетливому, точному и, главное, более сильному, чем раньше. Он, казалось, утратил инстинкт самосохранения. Кем бы он ни был теперь, человеком или чудовищем, только две вещи отныне имели значение: ненависть и месть. Все другое было неважно.

«Лучшее прощение — это месть», — думал он.

Каждый преступник будет наказан. Бесполезно передоверять их итальянскому правосудию. Это правосудие оправдывает убийц, приносящих бедным семьям горе и боль, оно спасает от заслуженной кары террористов, прикрывает тех, кто покровительствует организованной преступности.

Он будет гнать их, как гонят диких зверей, и безжалостно убивать, как зверей, пока кто-нибудь, более ловкий или более сильный, сам не вонзит в него клыки.

Конец был неизбежен, но это теперь не пугало его.

Нанеся удар банде бесстыжих политиканов публикацией досье Рубирозы, он постарается теперь сам убрать как можно больше преступников, пока правосудие, наконец, не заявит о своем существовании и не начнет действовать.

Он сделает все это в память о Джулии.