Лучшее прощение — месть

Те, что «держат в своих руках все нити» не смогут не задуматься и не забеспокоиться: два «несчастных случая» в одном и том же месте с интервалом в один месяц, жертвами которых стали люди, им безусловно известные, должны насторожить и испугать их.

А страх толкает к необдуманным действиям и позволяет охотнику выгнать зверя из норы.

Так думал Армандо по дороге к своему дому.

«Может быть, Доронцо прав, и игра слишком крупная. Ну что ж! Я просто обыкновенный, но старательный мусорщик. Когда я вижу грязь, мне необходимо вычистить ее метлой: это сильнее меня. Мне не удастся, конечно, вернуть стране ее прежний облик, но человек, если он заслуживает этого названия, должен уметь жить и умереть, сохраняя верность своим взглядам и идеалам. Он должен до конца сражаться за то, во что верит».

* * *

Скандал вокруг досье Рубирозы разрастался. Но что-то важное продолжало ускользать от комиссара Ришоттани и мешало ему разобраться в тех преступлениях, которые были связаны с делом Рубироза.

Среди прочего было и необъяснимое убийство нотариуса Лаффона…

Черт! Да ведь он с тех пор так больше ничего и не знает о вдове Рубирозы… Конечно же ей что-то известно… Ведь она так боялась!

Такой человек, как Франческо, не упускающий из виду ни одной мелочи и располагающий неограниченными денежными средствами, обязательно должен был добраться до «Великого Старца».

«Черт возьми! — проклинал себя Армандо. — Как я мог раньше не подумать об этом?»

Необходимо было срочно ехать в Рим.

* * *

Ришоттани остановил такси на углу улицы, не доезжая нужного ему дома. Решительно позвонив у ворот ограды, он стал ждать настороженного «Кто там?»

Войти, наверное, будет нелегко. Обычное недоверие и боязнь.

Но калитка, щелкнув, открылась. Ришоттани шагнул вперед, захлопнув ее за собой, и увидел в окне Анник, смотрящую, как он шел по дорожке.

Комиссар легко взбежал по ступенькам. Горничная открыла дверь прежде, чем он позвонил:

— Госпожа ждет вас.

И Ришоттани вошел в гостиную, где, Анник стоя ожидала его.

— Добрый день, комиссар.

Голос ее был холоден и подчеркнуто спокоен. Но Ришоттани уловил в нем нотку необычной тревоги, так не свойственной этой женщине, неотразимо обаятельной и всегда владеющей собой.

Комиссар чувствовал, что и Анник готовится к схватке. Она неподвижно стояла возле маленького столика. Шелковая розовая блузка, нитка жемчуга на шее, бледное и напряженное лицо. Анник ждала первого выпада Ришоттани.

— Добрый день, синьора. Вы прекрасно выглядите, — покривил душой комиссар, от которого не укрылись тонкие морщинки, появившиеся вокруг глаз.

— Не думаю, что вы пришли сюда для того, чтобы сказать мне это, комиссар.

«Так, — подумал Армандо. — Первый ход был ее, теперь моя очередь!»

— Нет, синьора. Это конечно же не визит вежливости. Слишком много людей погибло, слишком серьезные вещи произошли за это время, чтобы желать чего-нибудь другого, кроме ПРАВДЫ. Вот зачем я здесь и не уйду отсюда, пока не узнаю всю правду, до конца. А узнаю я ее от вас, синьора. За этим я и пришел.

Что-то похожее на гнев или с трудом сдерживаемую ярость мелькнуло в глазах Анник.

— Какую правду вы надеетесь найти здесь, комиссар? Все, что я должна была вам сказать, я уже сказала. Не кажется ли вам, что пора уже закрыть это дело и оставить меня в покое?

— Что мне от вас нужно? — угрожающе спросил Армандо, приближаясь к ней. — «Только» одно, дорогая синьора! Мне нужно знать, какого черта вы отдали им в руки имя «Великого Старца»? Зачем вы это сделали, проклятие?! Знаете ли вы, сколько людей убито из-за этого? — выкрикнул ей в лицо Ришоттани, уверенный, что это выбьет ее из колеи.

Но, совершенно неожиданно, Анник отреагировала на его слова с яростью раненой львицы.

— О, да, комиссар, я знаю. Я знаю, сколько людей погибло из-за этого проклятого имени и из-за того, что я отдала его им. Да, да, да! Я это сделала! — крикнула Анник. — И сделала бы это снова, и не единожды, а сто тысяч раз, если бы это понадобилось еще кому-то так же, как понадобилось мне, чтобы спасти жизнь моей дочери и жизнь другого ребенка — сына Франческо… Этот мальчик, он ведь немного и мой… Двое детей, комиссар. Моя дочь и его сын. Два ни в чем неповинных создания, которым надо жить, жить…

— Да знаете ли вы, что вы наделали? Знаете ли вы, сколько горя посеяли?

— Горя, комиссар? Да как вы смеете говорить это мне?! — голос Анник звенел, светлые волосы растрепались. — Эгоизм, вот что такое ваша смелость! Ну, а я горжусь тем, что мне страшно. Страшно за тех, кого я люблю. Да, я боялась за моих детей, за их жизнь. И целая куча бумаг не стоит одного единственного дня этой жизни!

Я испугалась, да. И я горжусь этой моей женской «трусостью», «трусостью» матери, которая заставила меня спасти их жизни, отдав этим людям «драгоценное» имя. Смелость, Ришоттани, которой вы так гордитесь и которой гордился Франческо, это прекрасное и мужественное качество, что оно принесло кроме смерти? Сколько женщин погибло по вашей вине, комиссар?

— Вы нагромоздили целую гору глупостей, — охрипшим голосом сказал Армандо, пытаясь прервать ее.