Лучшее прощение — месть

История церкви вообще полна таких дел, откуда сочится кровь. Пути Господни, как и Ад, вымощены благими намерениями.

Когда строятся пирамиды власти, будь то светская или церковная власть, зло тоже служит строительным материалом. Оно смешивается с добром, различить его в кладке невозможно, и все здание стоит себе вполне благопристойно и, на первый взгляд, даже надежно.

А между тем в нем притаился враг, о котором никто не подозревает.

В голосе Аарона слышались уже патетические нотки, но тут зазвонил телефон.

— Алло… А, это вы, дражайший мой друг!.. Какая честь… Да, да, пожалуйста, я к вашим услугам…

Последовала длинная пауза, затем Аарон вновь заговорил:

— Я полностью с вами согласен, пусть Израиль получит еще один повод погоревать, а то их Стена Плача совсем уж пересохла. Слезы и кровь необходимы, чтобы поливать историю. Иначе она лишится легенд — главного своего украшения. Нам ведь нравится чувствовать себя жертвами. Трава ненависти должна быть вечно зеленой и сочной.

Неважно, что палестинцы плачут еще больше нас и что ярость жжет их, как песок пустыни. Неважно, что Египет после шестидневной войны только и думает о мести. Что ООП мечтает о море крови, которая прольется когда-нибудь из наших вен. И что Хомейни скрипит зубами и уже видит в своих снах, как разверстая пасть раскаленной пустыни поглотит нас всех.

На шахматной доске Ближнего Востока мы занимаем слишком важную позицию. Именно здесь находится перевалочный пункт для жизненно необходимых индустриальному миру товаров и сырья. Здесь скрестились в смертной схватке слишком важные интересы, и нам не дадут заключить мир, идея которого слишком многим стоит поперек горла.

И прежде всего тем, кто торжественно издает декреты о всеобщем процветании независимо от идеологических, расовых или религиозных различий, используя на самом деле эти различия для разжигания фанатичной ненависти.

Но мы не Армия Спасения.

Наши песни — не гимны дружелюбия, в них звучат воинственные клики. И хотя наши глотки не приспособлены к ним, мы значительно преуспели в этом, защищаясь от вражды, рядящейся в религиозные одежды и замешанной, на самом деле, на обычном коммерческом интересе…

Брокар и Ришоттани переглянулись, подмигнув друг другу.

Раввин, заметив это, воздел руки к небу жестом бессилия и прошептал, прикрыв рукой микрофон: «Прошу прощения, но это очень большая шишка».

Затем он продолжил:

— Главное, мой дорогой друг, по-прежнему не забывать об обрезании. Мы должны сохранить его во имя традиции, а также для того, чтобы можно было с легкостью распознать нас, так же как и арабов, просто спустив нам штаны.

Главное, чтобы наших женщин по-прежнему оскорбляли, уничтожали семьи, жгли дома, опустошали поля.

Так нужно тем, кто держит в своих руках нити истории.

Очаги войны будут вспыхивать и гаснуть то тут то там, наподобие смены времен года, чтобы утолить ненасытную кровожадность вампиров от политики, а также потому, что мир может воцариться только в том случае, когда этого единодушно захотят все без исключения.

Все наши войны, мой дорогой друг, так или иначе имеют религиозный характер. И избавиться от них можно одним единственным путем: низложить все религии, объявить войну всем проявлениям фанатичной религиозной нетерпимости. Нужно навсегда положить предел беззаконию пули и штыка во имя какой бы то ни было религии.

Пусть каждый молится своему Богу, но не осмеливается сеять смерть во имя этого своего Бога или любого другого.

И вот тогда, упразднив еще и политические партии, разные там профсоюзы и олимпиады, человечество достигнет такого уровня толерантности и зрелости, что со всеми войнами, включая и нашу, будет покончено навсегда.

— Вы согласны со мной? — обратился он вдруг к своим гостям.

Оба, улыбаясь, кивнули в ответ.

Голос в трубке что-то долго и горячо возражал раввину, слушавшему с ироническим спокойствием.

Ален и Армандо тщетно пытались разобрать слова, произносимые на том конце провода.

— Нет, дорогой друг, — вновь заговорил Аарон. — Я вовсе не шучу с вами и неправда, что я не ответил на ваш вопрос. Когда рак обнаружен, с ним можно бороться (именно бороться). Ланцетом ли, молитвой — но можно попытаться. Или хотя бы просто надеяться, что медицина найдет, наконец, средство против этой страшной болезни.

Болезни Ближнего Востока — и только Богу известно сколько их там — на мой взгляд, будут развиваться и дальше в течение пяти-восьми веков.

Если, конечно, — я повторяю, — не упразднить все политические партии, профсоюзы, религии, спортивные соревнования, включая олимпиады.

Не забывайте, что человек воинственен по своей природе, война живет в нем самом и с ним.

Он и вино придумал, потому что оно по цвету напоминает ему кровь, а его жажда крови превосходит даже жажду вина.

Ну а другие возможные решения, спросите вы меня? Не больше, чем временные меры, чтобы приостановить потерю крови или отсрочить гангрену.