Том с любопытством посмотрел на угощение, осторожно зацепил немного ледяной смеси и отправил в рот. Едва он распробовал вкус, как его лицо вспыхнуло от удовольствия, словно электрическая лампочка под пыльным пергаментом. Мальчик отправил в рот следующую порцию, и на этот раз ложка была полной. Том быстро съел все, что было в чашке, облизал ложку и даже попытался вылизать чашку.
— Здорово! Это было вкусно, — сказал он. — А что это, мистер Монро?
— Просто немного лимонада, замороженного с сахаром. Неплохо, правда?
— Восхитительно! А у вас нет еще немного этого лакомства, сэр?
Рик засмеялся, вспоминая, как готовил этот десерт себе на ужин. Лакомство предназначалось вовсе не для мальчика, но что с того?
— Нет, боюсь, больше не осталось. Но приходи завтра. Я сделаю еще, если не забуду.
Он повернулся к раковине, чтобы помыть чашку, и голос вернулся:
Рик кашлянул и обернулся; Том снова рассматривал фотографии на стенах.
— Мистер Монро…
— Да?
— Мистер Монро, а вы правда летали к звездам?
Рик улыбнулся, заметив, что на лице мальчика не было страха, а только любопытство.
— Что ж, мне кажется, я был к ним так близко, как это было возможно в те времена. Понимаешь…
Снаружи раздался голос отца Тома:
— Том! Пора ехать. Выходи скорее!
— Думаю, тебе надо послушаться отца, сынок, — сказал Рик. — Вот что я скажу, заходи как-нибудь в другой раз, и я расскажу все, о чем ты захочешь узнать. Договорились?
Мальчик кивнул и выбежал из кухни. Бедро все еще болело, и Рик решил полежать, а потом разобрать почту, но сначала вышел из дому, проводить Тома и его отца. Генри подошел и протянул руку на прощание, Рик пожал ее и с удовольствием отметил, что мужчина не стал демонстрировать свою силу старику.
— Мистер Монро, могу я сказать вам пару слов? — спросил Генри.
— Конечно, — кивнул он. — Но только если вы будете называть меня Риком.
Под густой бородой мелькнула слабая улыбка.
— Хорошо… Рик.
Они присели на старые плетеные кресла-качалки.
— Рик, я сразу перейду к сути, — сказал Генри.
— Хорошо.
— Сегодня вечером будет городское собрание. Мне кажется, вам лучше прийти.
— Почему?
— Потому… Знаете, ходят разные слухи, вот и все. Насчет учреждения особого комитета. Комитета по морали, который будет следить, чтобы в Бостон-Фоллзе жили только достойные люди.
— А кто будет решать, достоин тот или иной человек жить здесь или нет? — спросил Рик, с трудом веря собственным ушам.
Генри явно смутился.
— Комитет и члены городской управы, наверно. Знаете, дошли сведения, что в некоторых городах на юге не прекращаются проблемы из-за беженцев и мигрантов, прибывающих из Коннектикута и Нью-Йорка. Кое-где местных жителей просто задавили, не считаются с их мнением, и там все изменилось. А ведь вы, ну…
— Генри, я же здесь родился. Ты это знаешь. И они настроены против меня только потому, что я долго жил в другом месте?
— Ну, я только хотел сказать, что это из-за ваших прошлых занятий, и еще вы не ходите в церковь, и другие вещи… Мне кажется, вам лучше прийти на собрание. И защитить себя.
Даже в этот жаркий день Рик ощутил холодный озноб.
«А вот теперь мы действительно сделали шаг назад, — подумал он. — Как перед Второй мировой. И тогда следили, чтобы только этнически достойные расы могли голосовать, делать покупки, жить…»
— А если комитет решит, что кто-то недостоин? Что тогда? Арест? Высылка? Сожжение на костре?
Генри еще больше смутился и встал с кресла.
— Вы должны прийти, мистер, то есть Рик. В восемь вечера. В городскую ратушу.
— В темноте эта прогулка займет слишком много времени. Нельзя ли мне поехать с вами?
Даже по спине своего соседа Рик понял, как тому неловко.
— Ну, я… Не думаю, Рик. Понимаете, Марсия наверняка захочет навестить свою сестру, и я не знаю, когда мы будем возвращаться, и… Извините меня.
Генри взобрался на козлы, взял у сына вожжи, но прежде, чем лошади тронулись, Рик успел его окликнуть:
— Генри?
— Да?
— Есть вероятность того, что твоя жена войдет в состав комитета?
По выражению лица соседа он все понял. Фургон развернулся на пожелтевшем газоне и выехал на дорогу.