Лучшие истории о невероятных преступлениях

Улыбка Трэверса стала шире и теплее.

– Господь видит, я не убивал его, если это то, о чем вы подумали. Судья мне действительно нравился. Но это непривычное для меня положение, и не сказать, что приятное. Я узнал это оружие, как только вошел сюда, хотя и решил, что оно не может быть тем самым. В последний раз я видел его в своих апартаментах в «Иннер-Темпл». Если быть более точным, оно лежало в моем кабинете, в нижнем левом ящике стола.

– Мог ли Уайт украсть его оттуда?

Трэверс покачал головой.

– Это маловероятно. Я не знаю Уайта, кажется, я даже ни разу его не видел. И он никогда не бывал в моих апартаментах, если только это не было ограблением.

– Когда вы в последний раз видели оружие?

– К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос. – Сейчас Трэверс вел себя непринужденно, словно изучая тему для дебатов. Но Пейдж сознавал, что адвокат настороже. – Пистолет был скорее частью домашней обстановки. Я могу лишь утверждать, что не вынимал его из ящика более года, он был мне не нужен. Полагаю, он пропал год назад. А может, и несколько дней назад.

– Кто мог его украсть?

Трэверс помрачнел.

– Вряд ли я сумею ответить на этот вопрос. Любой, у кого был свободный доступ в мои апартаменты, мог это сделать.

– Например, член семьи судьи Мортлейка?

– Да, не исключено.

– Понятно, – кивнул помощник комиссара. – Вас не затруднит, сэр Эндрю, рассказать о том, что вы делали вчера после полудня?

Адвокат задумался.

– Я находился в суде примерно до половины четвертого. Потом отправился в «Иннер-Темпл». Когда я проходил через «Фонтан-корт», помню, по настенным часам отметил, что было без двадцати четыре. Я обещал быть в Хэмпстэде, пить чай с Мортлейком, не позднее половины пятого. К сожалению, мой помощник сообщил, что Гордон Бейтс заболел и попросил передать его «дело Лейка» мне. Это дело будет слушаться в суде сегодня, и оно весьма сложное. Я понимал, что мне придется поработать над ним весь вечер и, вероятно, целую ночь, чтобы как следует подготовится к прениям. Поэтому я и не смог поехать в Хэмпстэд на чай. Я остался у себя разбираться с делом. И без двадцати шесть вдруг вспомнил, что не предупредил Мортлейка, что не приеду. Но к тому времени… ну, бедняга Мортлейк был уже мертв. Я так понимаю, его застрелили около половины шестого.

– И все это время вы находились в своих апартаментах? У вас есть подтверждение этому?

– Надеюсь, да, – серьезно ответил адвокат. – Мой помощник должен это подтвердить. Он был в соседнем помещении почти до шести часов. Я находился во внутренней части апартаментов – в своей жилой квартире. Из квартиры есть только один выход; и, выходя, я попадаю в ту комнату, где сидит мой помощник. Уверен, он подтвердит мое алиби.

Опираясь на трость, полковник Маркуис поднялся и церемонно кивнул.

– Хорошо. У меня только одна просьба. Могу ли я посягнуть на ваше время, попросив подождать в другой комнате примерно десять минут? Я должен кое-что сделать, а после хотел бы еще раз поговорить с вами обоими.

И полковник нажал кнопку звонка на столе. Он удалил посетителей из кабинета с такой непринужденной легкостью, что даже Трэверс не успел заявить протест.

– Замечательно! Превосходно! – воскликнул полковник Маркуис, ликующе потирая руки.

Пейдж подумал, что, если бы его шеф не хромал, он бы сейчас станцевал. Маркуис уставил на него длинный указательный палец.

– Вы потрясены, – заметил он. – В глубине души вы потрясены отсутствием у меня тактичности. Подождите, вот доживете до моих лет и тогда поймете, что самая большая радость после шестидесяти – это возможность поступать так, как вам хочется. Инспектор, это дело интересное, и в нем уже есть варианты – вы ведь их видите?

Пейдж задумался.

– Что касается вариантов, сэр, мне кажется, есть нечто подозрительное в краже пистолета сэра Эндрю Трэверса. Если Уайт не мог этого сделать…

– Ах, Уайт. Да. Вот почему я хотел, чтобы наши посетители вышли из кабинета. Мне нужно поговорить с ним наедине.

Он снова снял трубку и велел привести Уайта.

Пейдж заметил, что внешний вид молодого человека мало изменился с прошлой ночи, за исключением того, что теперь он был причесан и в сухой одежде. Два констебля привели его – высокого, стройного, по-прежнему одетого в потертое пальто. Довольно длинные русые волосы были зачесаны со лба назад, и Уайт нервным движением пригладил их. У него был тонкий нос, массивный подбородок, выразительные серые глаза под нахмуренными бровями. Лицо было слегка худощавым, движения – дергаными. Сейчас он казался отчасти воинственным и в то же время отчаявшимся.

– Почему бы вам не рассказать, что в действительности произошло в том павильоне? – начал Маркуис.

– А я бы хотел, чтобы это вы мне сообщили, – произнес Уайт. – Думаете, я не ломал над этим голову с тех пор, как меня схватили? В любом случае я надолго задержусь в Дартмуре[12], потому что я стрелял в старую свинью. Но, верите или нет, я его не убивал.

– Ну, для того мы и собрались, чтобы все выяснить, – спокойно сказал Маркуис. – Я слышал, вы художник?