Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей

«Слушайте мои песни всеобъемлющего пьянства», — говорит нам Аполлинер. И верно, давайте слушать этого пьянчугу, этого бродягу неприкаянного, чья поэзия, с ее упоением языком, с ее оргией словаря, с ее семантической вакханалией, даже через 87 лет сохранила хмельное благоухание Слова. «Опьяняйтесь!» — говорил Бодлер, кумир Аполлинера. Читайте «Алкоголи» на его могиле на кладбище Пер-Лашез, держа под рукой аспирин! Этот шедевр поразил горьким похмельем всех поэтов XX века, особенно сюрреалистов, которые обязаны ему всем своим творчеством, а не только изобретением этого слова («сюрреализм», как он написал в программе «Парада», балета Кокто, Пикассо и Сати, созданного в 1917 г.). Аполлинер ведет Рембо к Арагону; анахроничный и одновременно современный, он идет вспять утекающему времени. Неизвестно, существует ли «прогресс» в искусстве, но в любом случае Аполлинер, кажется, способствовал популярности Schmilblick[148]. Вернувшись с Великой войны[149], он сможет «умереть улыбаясь»: он выполнил свою миссию.

Знаете ли вы секрет вечной жизни?

«Все, что было, — живет. Только то, что еще не родилось,

Можно мертвым назвать. Мне сиянье былого открылось.

И бесформенный день, день грядущий, померк, потускнел…»[150]

Достаточно написать такие строки, и вы станете более бессмертным, чем вся Французская академия в полном составе, с ее дурацкими пальмовыми ветками[151].

Когда-нибудь, если у меня сыщется свободная минутка, я напишу сборник поэм и озаглавлю его «Коктейли» («солнце с перерезанной глоткой»[152]).

№ 16. Жак Превер «СЛОВА» (1946)

Жаку Преверу (1900–1977) не следовало бы называть свой первый сборник стихов «Слова», потому что все мы знаем, что слова улетучиваются, тогда как рукописи остаются. Вот поэтому-то Превер, будучи очень популярным (по выходе сборника было продано около миллиона экземпляров), подвергся презрительному осуждению критиков и поношениям собратьев по перу. Даже Мишель Уэльбек (между прочим, тоже поэт) написал в своих «Интервенциях», что «Превер — просто дурак».

Конечно, можно упрекнуть его в том, что любое преувеличение производит обратный эффект, но стоит перечитать стихи Превера, как становится ясно, что его поэзия разочаровывает, особенно когда знакомишься с ней аккурат после «Алкоголей» Аполлинера. Превер, с его неизменным окурком в уголке рта, осыпает свои поэмы пеплом, весьма похожим на чердачную пыль.

Однако в конечном счете заглавие «Слова» оказывается вполне честным, ибо сборник состоит не столько из стихов, сколько из слов к песням, которые Жозеф Косма вполне мог бы положить на музыку. Главное в творчестве Превера то, что он был великим киносценаристом («Набережная туманов», «День начинается» и «Дети райка»[153] составляют нечто вроде трилогии предместий), а насмешки публики обрушиваются на его поэзию. Она, мол, и простовата, и демагогична, и однообразна, и глуповата, и полна каламбуров в стиле Бобби Лапуэнта и неловких наивностей в духе Кристиана Бобена: война — это нехорошо, любовь — это получше, все богатые — злы, смерть — это грустно, птички — прелесть, цветочки — душисты… Не хочу оскорблять его память, но Жак Превер кажется мне эдаким «анархом»-антиклерикалистом, скорее, близким к Брассенсу, нежели к Полю Верлену[154]. Даже при большом желании трудно вообразить себе этого последнего автором такой слабой строфы:

«Отец наш небесный, в раю хорошо,

Пребудьте же там ежечасно.

Ну а мы — мы пока поживем на земле,

Временами она так прекрасна».

Конечно, вам может показаться несправедливым, что наш инвентарный перечень шельмует автора, который так любил их (перечни). Превер, конечно, не дурак; это, скорее, Бернар Бюффе[155] от поэзии — тип, обожаемый публикой за то, что его легко понять, но презираемый критикой именно по той же (скверной) причине. Напрашивается мысль, что он оказал большее влияние на Мишеля Одьяра, чем на Анри Мишо[156]. «Народный» поэт не может быть «культовым», успех делает снобизм невозможным; поверьте, мне очень тяжело писать это. В защиту Превера можно сказать, что у него хватило вкуса создавать простые стихи: в XX веке, сделавшем поэзию герметичной и экспериментальной, то есть отрезанной от широкой публики, его главным преступлением стал, вероятно, тот факт, что он был ей понятен.

№ 15. Александр Солженицын «АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ» (1973)

Номер 15… Номер 15… О господи, может, хватит присваивать номера творческим личностям, особенно когда речь идет о диссиденте, которого отправили в ГУЛАГ как раз за то, что он отказался быть безликим номером?!

Кроме того, Александру Солженицыну, родившемуся в 1918 г., наверняка плевать на то, что он стоит под номером 15 в нашем топ-списке-50 за создание грандиозной эпопеи советской концентрационной империи — «Архипелаг ГУЛАГ», опубликованной в Париже в декабре 1973 года, а в России только 17 лет спустя, в 1990-м[157].