Лучшие Парни (ЛП)

Но я стою молча, потому что, если скажу еще что-нибудь, то повышу голос и расплачусь, а их интеллигентное безразличие обернется для меня лишь смущением.

— Вы хороший человек, Николас. А вам, мисс Теллур, повезло, — сердечно говорит один из мужчин. — Не у всех есть такая возможность. Я думаю, из этого выйдет что-нибудь хорошее.

Я смотрю на него. Затем просто расправляю плечи и тихо отвечаю:

— О, не беспокойтесь. Будет.

Делая еще один реверанс, я выхожу за двери прежде, чем мои дрожащие колени подогнутся, и делаю глубокий вдох, чтобы собраться с силами, найти Селени и сказать ей «Спасибо за вечер, а сейчас я иду домой».

Один из членов парламента бормочет:

— Я удивлен, что кто — то разрешил ее отцу лечить их после того, как его псевдо эксперимент с университетским оборудованием убил ту женщину.

Я останавливаюсь у стены в полутемном коридоре и дважды моргаю, чтобы отогнать жар, яростно заливающий глаза, и слова, готовые вылететь изо рта. Мой отец никого не убивал. Миссис Симс все равно умерла бы. Отец просто позволил ей надеяться на эксперимент, который, как он говорил, вряд ли сработает. По крайней мере, она умерла с чувством, что у нее был выбор — и что кто-то готов продолжать бороться за нее. Даже, если это был смотритель морга. И даже, если он не имел на это права.

— Ваша племянница очень воодушевленная, — приглушенно говорит мистер Кинг.

— Да, — говорит мой дядя. — Жаль только, что яблоко упало недалеко от дерева родителей.

Я, прикусывая губу, отгоняю дрожь. И начинаю идти. Не хочу слышать, что на это скажет мистер Кинг.

Я прохожу ровно пять шагов, когда дверь в кабинет дяди захлопывается за мной с мягким, решительным стуком. Я сжимаю челюсти и продолжаю идти, когда от сквозняка одна из дверей впереди тихо скрипит и открывается. Она приоткрывается достаточно, чтобы выпустить полоску света и новые голоса.

Я замедляюсь. Это комнаты моего дяди, больше здесь никого не должно быть. Может это Селени? Я тихо подхожу к просвету, кладу руку на ручку и прислушиваюсь, нет ли там ее или моей тети.

Их нет. Смесь мужских голосов, возбужденно шепчущихся о соревновании в Лабиринте. Один из них смеется и становится так холодно, что тепло на мгновенье покидает стены.

— Мы быстро уложим всех, чтобы у них не было времени предупредить других игроков.

— Но если мы уберем слишком многих, разве это не будет выглядеть очевидным, Жермен?

Жермен? Я холодею и отдергиваю руку. Что они там делают?

Подойдя ближе, я заглядываю в комнату, через узкую щель. Видно только трех парней — Жермена, Рубина и еще одного, с которым я познакомилась ранее, но не знаю его имени. Лица двоих последних раскрасневшиеся и растерянные. У Жермена — серьезное и сосредоточенное.

— Это соревнование, — рычит он. — Если Холма не устраивает, как мы играем, то пусть не устраивает это. Но он не может просеивать лучшие умы в Калдоне и рассчитывать, что они будут играть в рамках правил.

— Но то, что ты предлагаешь, может навлечь на нас неприятности, — шипит безымянный. — Ты же понимаешь, что мы можем убить людей.

У меня по спине бегут мурашки. Убить людей. Я заглядываю в щель и вижу, что Жермен насмешливо смотрит на говорящего парня, потом на кого-то за пределами моей видимости.

— Добро пожаловать в новую игру, мальчики. Она такая, какая есть. Хотите победить? Должны рискнуть. Просто, если что-то случится, убедитесь, что это выглядит, как несчастный случай.

Каждый мой нерв парализован. Это странно. И далеко от победы над Холмом в его собственной игре. Он поднимает все совершенно на другой уровень — с целью навредить.

Щорох за моей спиной заставляет меня резко подпрыгнуть, и я ловлю себя на мысли, что хватаюсь за ручку двери, когда разворачиваюсь. Голос звенит, как бой часов.

— Какие негодяи, любят нечестные ловушки. Представляете, каково соревноваться с такими?

У меня перехватывает дыхание, когда я отхожу от комнаты и оглядываю коридор, но вижу только пустоту. Пока мой взгляд не упирается в стену в двенадцати футах от меня, где, полностью скрывшись в темноте, стоит пожилой мужчина и наблюдает за мной. По его таинственному выражению лица у меня возникает подозрение, что только что прервала что-то вроде романтически — гериатрической встречи. Я стараюсь не представлять себе ничего такого, но оглядываюсь в поисках дамы.

К счастью, ее нет.

Он машет на закрытую дверь в кабинет дяди и продолжает говорить, словно мы прервались на середине разговора.

— Или хотя бы быть в парламенте с этими пожилыми людьми, — он наклоняет голову. — Проблема, моя дорогая, должно быть в санитарии, — его голос идеально имитирует голоса политиков, затем он щелкает пальцами и смеется. — Боже мой, сколько мнений от самоуверенных людей. — Он подносит к губам трубку и затягивается, но дым не идет.