Лучшие Парни (ЛП)

— Кстати, вы продвинулись в изучении той болезни? — Уилл наклоняется и говорит так тихо, что слышим только мы с Сэмом.

Болезнь. Я качаю головой.

— А что? Ты что-то знаешь, о чем стоит мне рассказать?

Уилл смотрит на Сэма. Оба колеблются, и Сем, наконец, говорит:

— Может это и ерунда, но за городом, где мы были сегодня, есть община, и четверть из них не могли ходить и есть. Некоторые кашляли кровью. Говорят, что это началось меньше месяца назад.

По моей спине пробегает холодок.

— Мы не знали, эта ли болезнь или какая-то другая, но они показали нам несколько могил, сказав, что людей просто парализовало, а потом они умерли, — Уилл сглатывает. — Напугали нас до смерти. Мы сбежали оттуда и доложили об этом констеблю, но… подумали, что расскажем об этом тебе и твоему отцу.

Я прикусываю губу. Я тоже не знаю, та ли это болезнь. Но харканье кровью напоминает того парня, которого я видела сегодня.

— Спасибо. Я займусь этим.

Мои слова заглушает очередной крик людей вокруг, затем рыбак на стойке паба поднимает руку, пытаясь вернуть контроль над толпой.

— Послушайте! Мы уже переживали перемены и переживем их снова. Главное…

— Главное, что нам только что вынесли смертный приговор! — кричит кто-то.

— Погоди, погоди, — мужчина предпринимает еще одну попытку. — Давайте сохранять головы…

— Сохранять головы? — кричит отец Джека со своего места перед нами. — Сейчас время не для спокойствия — а для действия!

Джейк поворачивается, и его зеленые глаза темнеют под жесткими рыжими волосами, которые торчат как солома из-за постоянного попадания соленых брызг на лодке.

— Он прав. Мы должны заставить их отменить это решение, чтобы показать, что мы не слабые. Они должны чувствовать то же, что и мы.

Сэм и Уилл энергично кивают, а я следую их примеру. Это словно тяжелая болезнь. Если бы политики на самом деле понимали, к чему приводят их решения — к чему они приводят — среди бед, уже преследующих наш город, они, возможно, поняли бы. Нам просто нужно найти способ заставить их понять.

Если не учитывать тот факт, что когда я смотрю на Уилла и Джейка, есть что-то в их лицах, дающее понять, что они не собираются писать письма или отправлять представителей от нашего имени.

Я облизываю губы и пытаюсь спросить, что они имеют в виду, но парни уже подпрыгивают вместе с толпой, согласно крича что-то, а через мгновенье уже не просто кричат. Они стучат кулаками по столам и поднимают над головой стеклянные бутылки, а я вдруг понимаю, что одна из немногих женщин в комнате, полной довольно взволнованных мужчин. И если страсти накалятся чуть больше или упадет одна из этих бутылок…

Сэм, Уилл и парни уже забрались на табуреты. Они машут руками над головой. Я немного отодвигаюсь, чтобы они не свалились, но по их раскрасневшимся щекам и горящим глазам видно, что они еще не скоро спустятся. Я бегу к стене и почти добираюсь до нее, когда какой-то джентльмен вскакивает со стула, чтобы присоединиться к крику, и следующее, что я помню, его гигантское медвежье тело спотыкается об мое. Едва взглянув на меня, он выпрямляется и, поднимая пустую кружку, ревет:

— Разве мы позволим этому продолжаться?

Я пригибаюсь, чтобы увернуться от его руки, но мое платье не пускает меня. Что за… Я оборачиваюсь и вижу, что нога джентльмена стоит на моей юбке. Я не могу двинуться, чтобы он не порвал поясной шов или не оторвал ее совсем.

— Прошу прощения, сэр, — я толкаю его и пытаюсь сдвинуть его ботинок, но он слишком занят криками.

— Друзья мои, мы сражаемся не друг с другом, а с теми, кто принял это решение! — кричит он. — Может, они тогда и не хотели, чтобы мы высказали свое мнение, но я предлагаю сделать это сейчас!

Поднимается такой громкий рев, что сотрясает деревянные доски под моими ногами, пронизывая до самых нервов. Я снова пытаюсь пошевелиться и в этот раз слышу треск рвущейся ткани, но мне все равно. Крики отдаются ударами в легких у каждого присутствующего, и гудит весь зал. С последним яростным рывком мое платье рвется настолько, что я могу доползти до стены, к которой прижимаюсь и дюйм за дюймом двигаюсь к двери, пока энергия толпы растет, а их лица краснеют.

Вот что имел в виду Берилл в погребе гробовщика, когда говорил, что констеблям есть о чем волноваться, кроме того, что мы будет откачивать кровь. Потому что у них на носу чертов бунт. И, конечно, Берилл знал.

Его отец в парламенте. Его отец помог принять это решение. Я хмурюсь. Самое меньшее, что Берилл мог сделать — предупредить нас.

Отец Джейка кричит:

— Значит, давайте сразимся с ними! Давайте посмотрим, что они чувствуют, когда их дети голодают!

— Сразимся с ними! — кричит другой голос.