Грэм испытал мгновенное искушение броситься на этого человека, сбить с ног, оглушить. Это, по-видимому, отразилось на его лице; во всяком случае, реакция Говарда оказалась быстрой. В мгновение ока бесшумная дверь захлопнулась, и человек из девятнадцатого века остался в одиночестве.
С минуту Грэм простоял неподвижно, сжимая кулаки. Затем руки его опустились.
– Ну и дурака же я свалял! – воскликнул он и снова зашагал по комнате, выкрикивая ругательства.
Он долго не мог успокоиться, проклиная свое положение, собственное безрассудство и негодяев, которые его заперли. Он вел себя так потому, что не хотел спокойно обдумать свое положение. Предпочел впасть в ярость, потому что не хотел оказаться во власти страха.
Наконец он начал рассуждать. Непонятно, зачем его заперли, но, без сомнения, это сделано на основе законов – новых законов. Люди ушли на двести лет вперед по пути цивилизации по сравнению с викторианским поколением. Маловероятно, что они менее… гуманны. Правда, они очистили свой разум от старых формул! Может быть, для них гуманность – такая же устаревшая формула, как, скажем, целомудрие?
В воображении появлялись варианты того, что могли с ним сделать. Но попытки разобраться в этих вариантах – хотя большинство из них были вполне логичны – оказались бесплодными. «А почему со мной должны что-то сделать?» – подумал он и заговорил вслух:
– В худшем случае я могу выполнить все, чего они хотят. Но чего они хотят? И почему они не попросят об этом вместо того, чтобы держать меня здесь?
Он вернулся к прежним раздумьям о возможных намерениях Совета. Заново перебрал в уме особенности поведения Говарда, его мрачные взгляды, необъяснимые колебания. Затем некоторое время мысли крутились вокруг идеи побега из этих комнат; но куда бежать в этом огромном, переполненном людьми мире? Он попал бы в худшее положение, нежели саксонский крестьянин, неожиданно заброшенный в Лондон девятнадцатого века. К тому же он не знал, как вообще можно отсюда убежать. А может быть, кому-то выгодно, чтобы при побеге с ним случилось несчастье?
Он подумал о мятеже, о крупных волнениях, осью которых каким-то образом стала его персона. Из мрака памяти выплыла фраза, вроде бы не относящаяся к делу, но странно навязчивая. Эти слова были тоже сказаны в Совете: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб»[18]
.Глава VIII
На крышах
Вращающиеся лопасти вентилятора впускали сквозь круглое отверстие в потолке второй комнаты не только проблески ночного неба, но и какие-то неясные звуки. И Грэм, стоявший под вентилятором, вздрогнул, услышав человеческий голос.
Он посмотрел вверх и между мелькающими лопастями разглядел неясные очертания головы и плеч человека, наблюдающего за ним. Темная рука потянулась в его сторону, вентилятор ударил по ней и как ни в чем не бывало продолжил вращение. На кромке лопасти появилось маленькое коричневатое пятно, и что-то начало беззвучно капать на пол.
Грэм посмотрел вниз и увидел у своих ног пятна крови. Испуганно поднял глаза. Силуэт исчез.
Он стоял неподвижно, вглядываясь в мелькающие между лопастями полоски ночной темноты. Стали различимы какие-то темные пятнышки, легко проносящиеся в воздухе. Они летели вниз, к нему, кружась и взмывая, но поток воздуха от вентилятора отбрасывал их прочь. Попадая в мелькающий луч, пятнышки вспыхивали белизной и снова уносились во тьму. Стоя в теплой, освещенной комнате, Грэм понял, что в нескольких футах от него идет снег.
Он прошелся по комнате и вернулся к вентилятору. Увидел, что голова появилась снова. Послышался шепот. Затем – резкий металлический удар, голоса, пыхтенье, и вентилятор остановился. Рой снежинок ворвался в комнату и, не долетев до пола, исчез.
– Не бойтесь, – сказали наверху.
Грэм стоял под вентилятором.
– Кто вы? – прошептал он.
Некоторое время не было слышно ничего, кроме скрипа отгибаемой лопасти, потом в отверстие осторожно просунулась голова мужчины. Грэм увидел его лицо как бы перевернутым. Черные волосы были мокрыми от тающего снега. Руку он протянул назад, в темноту, держась за что-то невидимое. У него было молодое лицо и блестящие глаза. Вены на лбу надулись; человек явно должен был напрягать все силы, чтобы удерживаться в таком положении.
Несколько секунд оба молчали.
– Вы и есть Спящий? – спросил наконец незнакомец.
– Да, – ответил Грэм. – Что вам нужно от меня?
– Я пришел от Острога, сир.
– От Острога?
Человек в вентиляторе повернул голову, словно прислушиваясь, и Грэм увидел его лицо в профиль. Послышался окрик, и незнакомец отпрянул назад, едва успев увернуться от завертевшихся лопастей. Сколько ни вглядывался Грэм, он не увидел ничего, кроме медленно падающего снега.
Прошло, наверное, с четверть часа, пока не раздался такой же металлический звук. Лопасти остановились, и стало видно знакомое лицо. Грэм все это время простоял не сходя с места, настороженный и дрожащий от возбуждения.
– Кто вы? Чего вы хотите? – повторил он.