Лучшие романы

На всей ширине склона Даунса, насколько глаз мог различить в серой дымке, были расставлены ветряные колеса, которым самый большой городской ветряк годился бы в младшие братья. Они величественно вращались под юго-западным ветром. Здесь и там виднелись участки, усеянные овцами Британского пищевого треста, среди которых темными силуэтами выделялись конные пастухи. Затем под носом моноплана проплыли Уилден-хайтс, линия холмов Хайндхеда, Питч-хилл и Лит-хилл со вторым рядом ветряных двигателей, которые, казалось, старались перехватить у ветряков низины их долю ветра. Пурпурный вереск сменился внизу желтым дроком, быстро промелькнуло и превратилось в едва заметное пятно стадо черных быков, которое гнала пара конников.

Когда все это исчезло вдали, Грэм услышал совсем рядом жалобу пеночки. Машина летела теперь над южным Даунсом, и, взглянув через плечо, Грэм увидел за обрывом Портсдаунского холма форты Портсмутской гавани. В следующее мгновение показалось скопление стоящих возле берега судов, подобных плавучим городам, залитые солнцем белые утесы Нидлза и отливающая серым поверхность пролива Солент. Моноплан словно перепрыгнул пролив за несколько мгновений, а через несколько секунд и остров Уайт остался позади. Теперь внизу все шире и шире растекалось морское пространство, то пурпурное – там, куда падала тень от облаков, то серое, то блестящее, как зеркало, то зелено-синее, туманное. Остров Уайт становился все меньше и меньше. Через несколько минут от облачной гряды отделилась полоса серой мглы, спустилась с неба и превратилась в береговую линию – северное побережье Франции, солнечное и прекрасное. Оно росло, окрашивалось, становилось ярче, отчетливей, а английский берег исчезал вдали.

Очень скоро, как казалось, на горизонте появился Париж и некоторое время висел там, но затем пропал из виду, так как моноплан свернул на север. Но Грэм успел заметить, что Эйфелева башня все еще стоит, а рядом с ней виднеется огромный купол, увенчанный колоссальным шпилем. Он заметил также косую полосу дыма, но не понял, в чем дело. Аэронавт сказал что-то о «беспорядках на нижних путях», на что Грэм не обратил особого внимания, но заметил башни, минареты, элегантные сооружения, которые вздымались к небу выше ветряных двигателей, и подумал, что Париж хотя бы по изяществу силуэта все еще опережает своего огромного соперника. Пока он смотрел, бледно-голубая тень быстро поднялась со стороны города и понеслась, как осенний лист, подгоняемый бурей, – повернула и полетела в их сторону, стремительно увеличиваясь. Аэронавт что-то сказал.

– Что? – переспросил Грэм; он не мог отвести глаз от этого зрелища.

– Лондонский аэроплан, сир, – прокричал пилот.

Они поднялись выше и повернули к северу. Аэроплан приближался, становился все больше. Шум моноплана, бывший недавно воплощением мощи и скорости, казался теперь тихим жужжанием. Каким огромным было это чудовище, каким стремительным и величественным был его полет! Оно пронеслось прямо под ними – прозрачные, обтянутые проволочной сеткой крылья широко раскинуты, – живое существо! Грэм успел увидеть ряды закутанных пассажиров, покачивающихся в своих люльках за ветровыми стеклами, одетого в белое инженера, карабкающегося против встречного ветра по трапу, согласно работающие двигатели, вращающийся пропеллер и широкую плоскость крыла. Потрясающее зрелище! В одно мгновение аэроплан исчез.

Он набирал высоту, и крылья маленького моноплана закачались на его воздушной волне. Аэроплан уходил, становился все меньше. Они, казалось, оставались на месте, а он уже опять стал плоской голубой тенью, исчезавшей в небе. Это был аппарат, летавший между Лондоном и Парижем. В хорошую погоду и в спокойные времена он делал по четыре рейса в день.

Они летели через Ла-Манш, медленно, как теперь казалось Грэму, и слева серым пятном вырастал Бичи-хед.

– Садимся, – объявил аэронавт, голос его был едва слышен из-за свиста ветра над стеклом.

– Нет еще! – смеясь, крикнул Грэм. – Пока не садимся. Я хочу побольше узнать об этой машине.

– Я полагаю… – начал аэронавт.

– Я хочу побольше узнать об этой машине, – повторил Грэм. – Перехожу к вам. – Он вылез из кресла и ступил на огороженную дорожку, ведущую к месту пилота.

На мгновение застыл, побледнев и вцепившись в поручни. Еще шаг – и он подобрался к аэронавту. Ощутил на плече давление воздуха. Его шапка закувыркалась черным пятнышком позади. Ветер дул над ветровым стеклом, растрепал его волосы. Аэронавт проделал несколько поспешных манипуляций и сбалансировал центры тяжести и напора воздуха.

– Я хочу, чтобы вы все объяснили, – сказал Грэм. – Что вы делаете, когда перемещаете двигатель вперед?

Аэронавт замялся.

– Это сложно, сир.

– Не имеет значения, – закричал Грэм. – Не имеет значения!

– Аэронавтика – это тайна… привилегия… – помолчав, сказал пилот.

– Я знаю. Но я – Хозяин, и я хочу знать.

Он рассмеялся, его переполняло новое чувство – власти, подаренной полетом.

Моноплан разворачивался к западу; резкий ветер бил в лицо, раздувал одежду. Грэм и пилот поглядели друг другу в глаза.