Читаем Лучшие стихи полностью

Он продолжает говорить, а ты уже не ты, совсем не ты. Лепечешь что-то в ответ и ощущаешь, как в тебе все виляет!! И говоришь почему-то не своим голосом, каким-то бодро-пионерским, рапортующим. И фразы одна тупее другой! Но ты доволен, ты в восторге, ты счастлив!

Получается, что ты ждал этого звонка полжизни. Или – четверть. И вот пришел он – этот исторический миг. Ты заслужил! (Чего?) Ты дрожишь. (От чего, бедненький?)

Не знаю. Наверное, от рабства.

Заметили. Отметили. Оценили. (Что? кто?!) душе стыдно и возвышенно.

Почти сразу же понимаешь, что во что-то вляпался. То ли – в дерьмо, то ли – в варенье. И тебя не отпускает чувство мерзостной благодарности или благодарной мерзости.

О, как ты кивал во время разговора, стихотворец! Как замечательно ты кивал! Всем, чем мог, кивал! Как ты жаждал отблагодарить за высокую милость! (Раб! раб! четырежды – раб! ну, почему-у-у?!)

Такие мы.

А может, один я такой. Но до сих пор обидно.

* * *

Мы живем совсем не скучно.

Только запах, как от скунса.

* * *

…из-за отсутствия Моцарта

травят друг друга Сальери.

<p>«Вслушайтесь! Вглядитесь!..»</p>

Вслушайтесь!

Вглядитесь!

Убивают

            время.

Убивают время

                    сообща и в одиночку.

Будто бы друг с другом соревнуясь:

                                              кто скорее?

Убивают в полдень.

Убивают ночью.

Убивают время

                    нахально и молитвенно.

Убивают время

                    стыдливо и истошно.

Убивают

прямо перед окнами

                           милиции!

(Что там

            «перед окнами».

За окнами —

тоже…)

Люди спотыкаются.

                          Погоду ругают.

На площадках лестничных

толкутся вдвоем.

Зазывают в гости.

Так и предлагают:

«Приходите…

                  Как-нибудь

                                 вечерок…

                                             убьем…»

Люди суетятся.

Люди верят в слухи.

Ссорятся.

Ждут из Саратова

                        родных.

Убивают время!

После —

            моют руки.

Чтоб не оставалось крови

на них…

Люди

        убивают время отрешенно.

Пухлые портфели загадочно несут.

Убивают

            собственное время.

И чужое.

И никто

           за это

не зовет их в суд.

И никто —

               ни разу! —

                             не вручает похоронных.

Мол, «погибло время.

Нужнейшее.

Зазря…»

Падают

          минуты

повзводно

              и поротно.

Начиная

           с самого первого

января…

Мертвые минуты молчат,

                                 не обижаются.

Мертвые минуты

                       выстраиваются в века…

Зачем люди

плачут?

Чего докторам

                   жалуются,

что мало успели сделать,

что жизнь —

                  коротка?

<p>«Все хочу я увидеть…»</p>

Все хочу я увидеть.

Хочу испытать.

                    Все, кроме смерти.

И услышать все шепоты мира

и все его грохоты.

Но даже и то, что небесный Госплан

                                                 отпустил мне по смете,

я честно приму.

И вместе с друзьями

                           потрачу до крохотки…

Все желания могут исполниться,

                                           кроме самого яркого —

колеса машины времени

                                ржавеют – несмазаны…

А мне б

откусить

от того матросского яблочка!

А мне бы

почуять

рукопожатье товарища маузера!..

Это вовсе не кровь,

                         это время в жилах играет.

Пусть потом разберутся,

                                 кто гений,

                                               кто трус,

                                                           кто воин.

Ведь не тогда человек умирает,

                                         когда умирает.

А тогда, когда говорит:

«Я собой доволен…»

Я собой доволен…

                        И можно готовить деньги,

заказывать место на кладбище

и траурный выезд…

А в соседнем сквере

                           кудахчут хорошо одетые дети.

И не знают еще,

что им досталась эпоха —

                                   на вырост!

Мы об этом тоже не знали.

Мы не верили, что состаримся.

И что однажды

                    на сердце у каждого

                                              истина выжжется:

никогда не бывает Счастье

конечной станцией!..

…Потому-то и кружится этот мир.

Потому он

              и движется.

<p>«Подступала поэма. Она изводила меня…»</p>

Подступала поэма.

                         Она изводила меня.

То манила доступностью легкой,

                                            а то – не давалась.

Подступала поэма.

                         Звучать начинала, дразня.

А потом

за границами голоса

вдруг оставалась…

Если я уезжал,

                   то она меня честно ждала,

терпеливо ждала

                       на ступенях у самого дома.

Подступала поэма.

                         Невнятной и точной была.

Сумасшедшей и невозмутимой.

Жестокой и доброй…

А однажды приснилось мне:

                                      я нахожусь на посту.

И ночная дорога,

как пеной,

туманом закрыта.

Вдруг почувствовал я,

                             как приходит

                                               в мою немоту

ощущение ритма,

звенящая яростность

ритма!

Этим медленным ритмом

я был, будто льдами,

                           затерт.

Он во мне тяжело нарастал,

колыхаясь и зрея…

– Кто идет? —

закричал я.

– Стой!

Кто идет?..

И услышал спокойный ответ:

– Время.

<p>210 шагов (из поэмы)</p><p>1. Лирическое отступление о школьных оценках</p>

Память

          за прошлое держится цепко.

То прибывает,

то убывает…

В школе

           когда-то были оценки

две:

«успевает»

и «не успевает»…

Мир из бетона.

                    Мир из железа.

Аэродромный разбойничий рокот…

Не успеваю

довериться лесу.

Птицу послушать.

Ветку потрогать…

Разочаровываюсь.

                        Увлекаюсь.

Липкий мотив

про себя напеваю.

Снова куда-то

                  бегу,

                        задыхаясь!

Не успеваю…

Не успеваю.

Время жалею.

                  Недели мусолю.

С кем-то

           о чем-то

                      бессмысленно спорю.

Вижу

все больше вечерние

                            зори.

Утренних зорь

я почти что не помню…

В душном вагоне —

                           будто в горниле.

В дом возвращаюсь.

                           Дверь открываю.

Книги

квартиру

заполонили.

Я прочитать их

                     не успеваю!..

Снова ползу

                в бесконечную гору,

злюсь

и от встречного ветра

                             немею.

Надо б, наверное,

                       жить

                             по-другому!

Но по-другому

я не умею.

Сильным бываю.

                       Слабым бываю.

Школьного друга

нежданно встречаю.

«Здравствуй!

Ну как ты?..»

И —

не успеваю

вслушаться

               в то, что он мне

                                     отвечает…

Керчь и Калькутта,

Волга и Висла.

То улетаю,

              то отплываю.

Надо бы,

надо бы остановиться!

Не успеваю.

Не успеваю.

Знаю,

        что скоро метели

                               подуют.

От непонятной хандры

изнываю…

Надо бы

           попросту сесть и подумать!

Надо бы…

Надо бы…

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзив: Русская классика

Судьба человека. Донские рассказы
Судьба человека. Донские рассказы

В этой книге вы прочтете новеллу «Судьба человека» и «Донские рассказы». «Судьба человека» (1956–1957 гг.) – пронзительный рассказ о временах Великой Отечественной войны. Одно из первых произведений советской литературы, в котором война показана правдиво и наглядно. Плен, немецкие концлагеря, побег, возвращение на фронт, потеря близких, тяжелое послевоенное время, попытка найти родную душу, спастись от одиночества. Рассказ экранизировал Сергей Бондарчук, он же и исполнил в нем главную роль – фильм начинающего режиссера получил главный приз Московского кинофестиваля в 1959 году.«Донские рассказы» (1924–1926 гг.) – это сборник из шести рассказов, описывающих события Гражданской войны. Хотя местом действия остается Дон, с его особым колоритом и специфическим казачьим духом, очевидно, что события в этих новеллах могут быть спроецированы на всю Россию – война обнажает чувства, именно в такое кровавое время, когда стираются границы дозволенного, яснее становится, кто смог сохранить достоинство и остаться Человеком, а кто нет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия
Поэты 1820–1830-х годов. Том 1
Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Александр Абрамович Крылов , Александр В. Крюков , Алексей Данилович Илличевский , Николай Михайлович Коншин , Петр Александрович Плетнев

Поэзия / Стихи и поэзия