– Ты выглядишь бесподобно, Эннари.
– Спасибо, – с улыбкой отозвалась я и почти растаяла, когда его губы коснулись моих пальчиков. Этот мягкий, почти неуловимый поцелуй пустил по жилам горячую волну, и не было сил оторвать взгляд от Калеба… Однако пришлось!
– Ей половину платья забыли выдать! – раздался недовольный возглас Холта, вдруг заделавшегося в строгие дуэньи.
– Давно заклятие онемения не ловил? – отозвалась я.
Платье само собой начало изменяться! Стремительно нарастило рукав, ворот до подбородка, а из ярко-красного, под цвет карминовых губ, обернулось черным, мгновенно превратив меня во вдову в глубоком трауре… или черную ведьму, готовую убивать.
– Холт, что за приступ ханжества? – процедила я, моментально распознав автора непотребной переделки.
– Мой шедевр! – охнул королевский портной, еще пять минут назад хлопавший от счастья в ладоши, что самый его смелый наряд сидел на мне как влитой, даже ничего переделывать не пришлось. К слову, пресветлому он обошелся дороже маски для Люсиль. Хотелось верить, что дед не захлебнется желчью и не вычтет эти деньги из моего приданого.
– Темный, придержи магию для своей женщины, – с угрозой в голосе бросил Калеб в сторону позеленевшего от злости Холта.
Не успела я окончательно разъяриться и придумать, как обоих приструнить, с платьем начались новые метаморфозы. Оно стремительно возвращало первоначальный вид без моей на то помощи. Рукав исчез, плечо оголилось, но вырез неожиданно стал глубже, чем был, а цвет ярче. Видимо, жених привел его в порядок в соответствии со своим представлением о прекрасном.
– Святые демоны, – пробормотала я и тряхнула головой, убирая упавший на глаза локон, – сколько я уже никого не проклинала? Неделю? Даже настроение начинает портиться.
Мужчины как-то разом поняли, что лучше не спорить с девушкой.
– Я сам сделаю платок под цвет твоего платья, – немедленно объявил Холт и действительно перекрасил белый уголок ткани, торчащий из кармана смокинга.
Калеб что-то не торопился с реверансами.
– Нет, – коротко отказался он.
Секундой позже по черному рукаву его смокинга рассыпались милые красные горошки, превратившие мужчину в подобие божьей коровки.
– Миленько, да? – издеваясь, сморщила я нос и дымящейся ладонью оставила еще пару сочных мазков с кружочками поменьше.
– С другой стороны, платок – не рубашка, – согласился он, стряхивая горошки, как пылинки, мерцающими пальцами.
– Люблю силу магического убеждения, – выразительно улыбнулась я и щелкнула по поменявшему цвет шелковому краешку, кокетливо торчащему из кармана его смокинга.
– Темная Истван, я тебя уже обожаю! – всхлипнул королевский портной, когда мы наконец направились к выходу. – Обещаю пожизненную скидку, только заходи почаще! В жизни от чародеев такой покладистости не видел.
Пришлось поспешно попрощаться и зашагать на выход, очень печально стуча каблуками. Холт, как услужливый лакей, открыл дверь и тихонечко промурлыкал, когда я проходила мимо:
– Тебе не показалось, что ему следовало предложить сделку?
– Не хочу содержать темных прислужников.
Он последовал за мной, нарочито хлопнув дверью перед носом светлого чародея. Представляю, как тот взбесился.
Оставив конкурента «за бортом», холодными пальцами Холт сжал мой локоть и помог спуститься на мостовую. Налетевший ледяной ветер немедленно забрался под подол и превратил клубившийся золотой дымок в реющий хвост. Откровенное платье из тонкой струящейся материи противостоять сентябрьскому вечернему холоду было неспособно.
– Две недели прошло, а ты уже совсем светлеешь. Скоро отрастут крылья, и ты превратишься в добрую фею, – издевался лучший друг.
– Скоро у тебя отнимется язык, и ты превратишься в безмолвного ведьмака, влюбленного в свое отражение, – прошипела я, освобождаясь от его руки.
И весьма вовремя! Крайне недовольный Калеб, скрипящий зубами от раздражения, вышел следом за нами на улицу.
– Светлые на тебя плохо влияют, – не унимался Холт, с хитрецой поглядывая на моего жениха. – Беги от них!
– Дурацкие шутки на меня влияют хуже.
– Как скажешь, пресветлая Истван, – подковырнул он и так опять испортил настроение, что захотелось выполнить угрозу и огреть его заклятием онемения, чтобы в театре молча и восхищенно следил за представлением или скептически морщил нос, если оно окажется не очень эффектным.
Правда, как заграничный гость оценивал спектакль, судить было сложно – мы сидели в кромешной темноте балкона для особо важных гостей и не видели дальше собственного носа. В голове крутилась мысль, что можно было не тратить время на выбор платья, все равно даже в фойе для антуража погасили свет, и я больше замерзла, нежели покрасовалась. Обидно! Правда, внутренняя старушка ворчала лишь до тех пор, пока не началось представление. Зрелище было невероятное!