Лучший друг

Слушая их разговор, Андрей надеялся, что отец скажет полицейскому, что его сын общался с Олегом, ему очень хотелось рассказать о нём этому дяденьке: какой он весёлый, добрый, красивый… Потому что тут, среди живых, теперь он был как бы его доверенным. Ведь он только с ним одним общался из всего дома.

Внутри от этой мысли сразу стало тепло и хорошо. Как от случайно найденного и перепрятанного сокровища.

«Теперь Олег никуда не уедет», — внутри учащённо стучал пульс. Как будто внезапно посреди холодного серого ноября случился настоящий Новый год. Как будто неожиданно сбылась мечта, которая до этого представлялась нереальной фантазией!

Целую неделю он ходил словно пьяный.

«Теперь Олег всегда будет со мной?» — спрашивал он сам себя, не веря своему счастью и чувствовал, что — да, будет. «Вот здесь, на ладонях, которыми он трогал последний раз его горячее и влажное тело». Он смотрел на свои маленькие детские ладошки и чувствовал, что на них остался волшебный отпечаток его друга, Олега.

Мир вокруг перестал быть грязно-серым и стал красочным, объёмным, загадочным. Хотелось хлопать дверью, швыряться ботинком, висеть на турнике. Хотелось всего, что было возможным.

Депрессий у Андрея никогда не было, но от постоянного однообразия он становился сонным и безразличным. Тычки, подзатыльники и окрики родителей, озлобленность и неприятие в школе не вводили его в депрессию, но как будто постепенно толкали его в омут отстранённости. Он не хотел и не мог отвечать злобой на злобу, оскорблением на оскорбление, и это злило и родителей, и одноклассников с учителями ещё сильнее…

Но сейчас, все эти проблемы — озлобленные дети, равнодушные жестокие родители, безразличные соседи — всё это было неважно, все гадости мира терялись на фоне этого чудесного света.

Ему казалось, что он куда-то уезжал на долгое время, а теперь вернулся, и всё, что раньше было его тоскливой жизнью, стало чем-то другим, интересным и желанным.

У мужчин в грязно-белых халатах, вытаскивавших носилки с телом он спросил:

— А где его похоронят?

— Эээ… Его, тело в Москву отправят, — санитар удивился беспардонности мальчика.

Андрей подошёл к машине, куда засовывали носилки и сказал тому же санитару.

— У него остались мои дискеты.

— Чего? — переспросил тот, закрывая двери машины.

— Дискеты от игровой приставки, — спокойно соврал Андрей.

— У него? — ткнул пальцем в закрытую заднюю дверь скорой помощи, за которой лежал мёртвый Олег.

— Да, — спокойно ответил мальчик.

— Так… — он оглянулся на подъезд, из которого только что вынесли тело. — Там дяденька такой, в полицейской форме, иди ему скажи. Может, разрешит забрать.

Он дёрнул ручку двери, проверив, хорошо ли она закрыта, и пошёл в кабину.

Машина завелась и, покряхтев немного, медленно двинулась по двору в сторону проезжей части. Андрей взглядом проводил её до самой дороги, пока она не свернула. Ему было и печально, и радостно. Он больше никогда не увидит Олега. Но больше никто его не увидит. А потому — Олег навсегда останется с ним.

* * *

— Я новый обогреватель принёс, — Андрей поднял и показал коробку с торчащим из неё проводом, — скоро холодать начнёт, а я не хочу, чтобы ты здесь замёрз и снова простудился.

— Спасибо, — холодно и равнодушно ответил лежащий на кушетке.

— Слушай, ты в последнее время какой-то мёртвый совсем, — грустно прокомментировал Андрей.

— Устал просто, — прозвучало точно так же холодно и равнодушно.

Андрей помолчал, его очень злило то, что его друг так грубо себя ведёт, но он понимал — друзья есть друзья, нужно терпеть.

— А, я же тебе конфет принёс! — вспомнил Андрей, гордясь своей предусмотрительностью.

Сам он сладкое не очень любил. Ему от него становилось плохо. От газированных напитков сразу начинал болеть живот, а от шоколада или конфет — тошнило. Мать в детстве говорила, что он специально, из вредности, так делает, что это всё его высокомерие. Сама она часто ела конфеты. Иногда Андрей, чтобы не злить её, съедал несколько конфет, когда она предлагала, а потом отпрашивался гулять, где его долго мутило, и он, обняв колени, ждал в безлюдном месте, пока ему полегчает. Если же он оставался дома, то отец мог спокойно разозлиться из-за того, что он опять «придуривается» и «доходягу из себя строит».

— Спасибо, не надо, — сказал его друг.

— Давай, съешь хотя бы пару штучек, — попросил Андрей.

— Нет, не надо, — раздражённо повторил он.

— Вот давай, шоколадная, самая вкусная.

Андрей аккуратно раскрыл обёртку, вытащил конфету, положив бумажку на тумбочку. И, держа её двумя пальцами, поднёс ко рту друга.

— Давай, открывай рот, — спокойно и настойчиво приказал Андрей.

Тот не отвечал.

— Я не хочу злиться, я хочу, чтобы ты открыл рот, вот и всё. Зачем ты заставляешь меня злиться? — все ещё спокойно сказал он, но в его голосе уже чувствовалось недовольство.

Он как-то нерешительно приоткрыл рот, будто ждал, что Андрей рассмеётся и скажет, что это розыгрыш, но тот молчал.

Андрей аккуратно запихнул конфету ему в рот, параллельно снимая обёртку со следующей.

— Давай, жуй скорее, — поторопил он его.