Лучший друг

Они уже привыкли слышать от «этого Андрея» странные и иногда неприятные вещи, но хуже к нему от этого никто не относился, а кое-кто из девушек даже говорил, что он милый. Конечно, они так не считали, эта симпатия была из разряда «люблю читать Бродского ночью, одна, на крыше». В позднем школьном и раннем студенческом возрасте вполне нормально испытывать симпатию даже к очень странным типам, чтобы выделиться.

Некоторые избегали оставаться с ним наедине, но встречались и такие, кто был не против пообщаться с ним. Их нельзя было назвать друзьями, таковых у него не было.

За столом сидели человек десять, кто-то из компании начал обсуждать учителей, постепенно речь зашла о том, что школьные учителя, в отличие от университетских, относились к ученикам душевнее, строже ругали, но и хвалили чаще… Тут Андрей стал рассказывать о своём «изобретении».

— Мне тут многие преподаватели нравятся, и я хочу, чтобы они меня заметили, пытаюсь что-то придумать, когда надо отвечать, как-то выделиться, но сразу не могу сообразить… Ответ появляется потом, когда уже иду домой, но почти никогда в аудитории, и я немного расстраиваюсь по этому поводу.

— Так заранее тему узнавай и готовься, — предложила сообразительная девочка, жующая макароны. Её мама была преподавательницей в юридическом институте, поэтому процесс обучения она представляла лучше других.

— Я пробовал, но, даже зная ответ, я как-то неубедительно говорю, что ли… То есть, по существу вроде бы всё верно, но сбиваюсь, запинаюсь. Мне не страшно, я не волнуюсь… не знаю почему. Но это не главное. Я вот что придумал ещё в детстве!

Некоторые переглянулись, немного было странно видеть его таким возбуждённым.

— Мне очень нравится Валентин Иванович, он такой умный, интересный…

Это был 57-летний преподаватель философии, который обожал ораторствовать перед студентами. Часто он рассказывал историю о том, как переспорил самого Сахарова. Вообще, он переспорил всего лишь младшего сотрудника из института, где когда-то работал академик Сахаров, но со временем тот в его рассказах «вырос» до самого Сахарова.

— …Я научился представлять, как он хвалит меня, и мне сразу хорошо становится, — Андрей закрыл глаза, будто экстрасенс, готовящийся к сеансу чтения мыслей, — представляю его голос, его фигуру, лицо, одежду, максимально на нём сосредотачиваюсь и понимаю, что он говорит… — он открыл глаза, — обо мне. О том, какой я талантливый или хотя бы способный, и интересная личность.

Особенно это важно в те моменты, когда мне нужна поддержка. К примеру, иногда я без сил лежу дома на диване и чувствую, что ничего не могу, и у меня ничего не получается, тогда представляю, как он говорит обо мне примерно так: «Ну, Андрей-то из 103-й группы с этим заданием явно справится. Он быстро это сделает. По некоторым сразу видно, что они, так сказать, мыслящие», — и у меня откуда-то вдохновение появляется, — сказал он.

Сидевшие за столом переглянулись. Слушать его почему-то не хотелось, но прервать или перебить было не то чтобы неудобно, а неправильно, что ли. От его монолога всем стало не по себе.

— Иногда я представляю, что решил бросить универ и не хожу туда долго. К примеру, у меня депрессия или ещё что-то в таком же роде. И Валентин Иванович узнаёт, где я живу, и сам приходит ко мне домой, чтобы уговорить меня продолжать учёбу. Он говорит мне разные приятные слова, вроде: «Андрей, Вы должны продолжать учиться, Вы такой способный человек. У меня на курсе всего пара таких, как Вы. Такими светлыми и способными людьми и живёт университет. И если их не будет — тогда всё, что мы делаем, бессмысленно!

Ребята с удивлением обнаружили, что интонации преподавателя он передаёт похоже.

— Я все это себе представляю, и мне хорошо становится! Прямо остановиться иногда не могу. Представляю и представляю… А потом, когда встречаю его здесь, такое чувство тёплое к нему испытываю. Радость какую-то, как будто всё это на самом деле было.

Одна из девушек не выдержала, демонстративно кинула недоеденный кусок хлеба в тарелку с борщом, подняла поднос, закинула сумку на плечо и ушла.

Больше никто не решился поступить так же, хотя многим этого хотелось.

— Иногда ещё бывает так: я представляю не учителей, а некоторых конкретных людей. Ну… знакомых. Представляю, что они мне звонят, и как будто мы с ними разговариваем. Шутим о чем-то или дурачимся, — произнёс Андрей с такой интонацией, как будто готов прямо сейчас рассмеяться, вспоминая шутки из вымышленных разговоров…

* * *

«Странно, как будто чувствую боль. Неужели я всё ещё не сошёл с ума? Неужели я всё ещё живой? Какой же это всё ебаный ужас. Просто, блять, ебаный ужас»…

Он попробовал пошевелить культями рук и ног. Благодаря светодиодам на медицинском оборудовании, можно было хоть что-то разглядеть в полумраке. Свет менялся: при красном — почти ничего не было видно, но, когда загорался зелёный, становилось гораздо светлее.

Сфокусировав взгляд, он медленно приподнял то, что осталось от правой руки.