Луис Мариано, или Глоток свободы

Молодой муж, красный как рак, очумело таращился на подарок, который извлекла из бумаги его жена, — шикарное блюдо для сыров, купленное Кариной, — из плексигласа, овальное, с ручками в виде виноградных лоз и виноградными листьями на дне.

В его взгляде читалось сомнение.

Мы сели в конце стола, где нас приняли с распростертыми объятиями двое дядьков, уже довольно много принявших на грудь.

— Же-pap! Же-pap! Же-pap! Эй, малыши! А ну-ка несите сюда угощение для наших друзей! Жерар! Ну куда он запропастился, мать твою!

Наконец появился виночерпий Жерар со своей бутылью, и празднество началось.

Покончив с маседуаном под майонезом (в раковинах святого Якова), бараниной с жареной картошкой (также под майонезом), козьим сыром (произносится «кузьим») и бело-розовым меренговым тортом (съеденным почти дочиста), гости потеснились, освобождая место для Ги Макру и его замечательного оркестра.

Мы сидели довольные, разомлевшие. Справа от нас новобрачная открыла бал, закружившись в вальсе со своим папашей под аккордеонного Штрауса, слева наши дядьки завели ожесточенную перепалку по поводу нового «кирпича», повешенного у булочной Пидуна.

Все это было прелесть как колоритно.

Нет, более чем колоритно, а главное, менее чопорно — это было смачно!

Ги Макру чем-то походил на Дарио Морено.

Тоненькие подкрашенные усики, сверкающий жилет, дорогие цацки и бархатный голос.

При первых же звуках аккордеона все рванули на танцпол.

Эй, зовите трубача, мы станцуем ча-ча-ча!
Агааа!
Ну-ка, скидывай сабо, мы отпляшем вам мамбо!
Огооо!

— Давайте сюда! Все вместе!

Ля-ля-ля-ля-ля… Ля-ля-ля-ля-ля…

— Я ничего не слышу!

ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ… ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ…

— Глянь туда, в конец зала! Старушки-то как разошлись! А ну-ка девушки, хором, вместе с нами!

Пам-парарарам-пам-парарарам!

Мы с Лолой отплясывали как бесноватые; мне даже пришлось подтянуть юбку повыше, чтоб не сбиваться с ритма.

Братья, как всегда, не танцевали. Венсан окучивал какую-то девицу с молочно-белой грудью в обширном декольте, а Симон слушал воспоминания соседа-дедка, который рассказывал ему о том, как боролся с филлоксерой, поразившей его виноград.

Затем раздался традиционный клич «Подвязка! Подвязка! Подвязка!» в сопровождении столь же традиционных, грубовато-соленых непристойностей. Новобрачную водрузили на стол для пинг-понга… ну а дальнейшее лучше опустить. Хотя, может, я чересчур стыдлива…

Я вышла на воздух. Мне уже слегка не хватало Парижа.

Лола скоро присоединилась ко мне for ze moonlight[40] сигаретку.

За ней неотступно следовал какой-то тип довольно липкого вида (весьма волосатый и лоснящийся от пота), непременно желавший повторить свое приглашение на танец.

Пестрая рубашка-гавайка с короткими рукавами, вискозные брюки, белые носки с каемочкой, типа теннисных, и мокасины из плетеной кожи.

Ну просто неотразимый красавец!

И… и… и… ой, чуть не забыла: конечно, черный кожаный жилет с нагрудными карманами! Три слева и два справа. На поясе нож. Рядом мобильник в чехле. Серьга в ухе. Плюс sun glassizes[41]. Плюс цепочка, соединенная с бумажником. Минус хлыст.

В общем, вылитый Индиана Джонс.

— Ты меня не познакомишь?

— Э-э-э… да… Это… гм… Это моя сестра Гаранс, а это…

— Ты чего… уже подзабыла, как меня кличут?

— Э-э-э… Жан-Пьер?

— Мишель.

— Ну конечно, Мишель! Мишель, это Гаранс. Гаранс, это Мишель.

— Привет, Мишель! — сказала я как можно серьезнее.

— Жан-Мишель. Жан-Мишель — так меня кличут… Запомнить легко: Жан как «жопа», а Мишель — как Мон-Сен-Мишель. Ладно, я на вас не в обиде… Привет! Так вы, стало быть, сестры? Надо же, никогда не скажешь, совсем не похожи… Вы уверены, что ваша мамаша не загляделась разок на почтальона? Ха! Ха! Ха!

Когда он удалился, Лола затрясла головой:

— Ой, не могу больше! Вот уж повезло так повезло — чемпион по тупости среди здешних пентюхов! А уж чувство юмора у него, я тебе скажу!.. Такая похабщина — хуже чем по радио! Ну и тип, просто караул!

— Тише, он опять идет.

— Эй, послушай, чего скажу! Ты знаешь анекдот про парня с пятью членами?

— М-м-м… нет. Не имела такого счастья.

— Ну вот, значит, этот парень — у него целых пять членов…

Пауза.

— И что? — спрашиваю я.

— И его трусы сидят на нем как перчатка!

На помощь!

— А про шлюху, которая не сосет?

— Простите?..

— Знаешь, как зовут шлюху, которая не сосет?

Смешнее всего было выражение лица моей сестры. Дело в том, что Лола, с ее винтажными туалетами от Ива Сен-Лорана, остатками былого увлечения классическим танцем, старинной брошью-геммой и гневным неприятием еды на бумажной скатерти, — особа весьма изысканная… И теперь ее потрясенный вид и глаза, круглые и нежно-голубые, как севрские блюдца, говорили о многом… Это было грандиозное зрелище!

— Ну так как?

— Увы, не могу вам сказать. У меня самой, знаете ли, с языком проблемы.

(Молодец Лола — воспитание воспитанием, но язык у нее подвешен как надо! Я ее просто обожаю!)