Луис Мариано, или Глоток свободы

— Ну вот: такую ваще не зовут! Ха! Ха! Ха!

Наш красавец пошел вразнос… Он обернулся ко мне, с шиком сунув большие пальцы в карманчики своего жилета:

— Теперь давай ты! Анекдот про парня, который обматывал своего хомячка скотчем, знаешь?

— Нет. Но мне не хочется его слушать, он наверняка слишком соленый.

— Ага, сталбыть, ты его знаешь?

— Э-э-э… послушай, Жан-Монсенмишель, мне нужно поговорить с сестрой с глазу на глаз, и…

— Ладно, ладно, я сваливаю. Пока, до скорого, писюшки!

— Слава богу, убрался наконец!

— Да, но вместо него сюда идет Тото.

— Это еще кто такой?

Ноно уселся перед нами на стул.

И принялся разглядывать нас, сунув руки в карманы брюк и прилежно почесывая в паху сквозь подкладку.

Прекрасно!

Видимо, новый костюм натирал ему кое-какие нежные места…

Святая Лола послала ему легкую поощрительную улыбочку: мол, давай-давай, не стесняйся!

Типа привет, Ноно! Это мы, твои новые друзья. Добро пожаловать в наши сердца!

— Так вы еще целки? — спросил он.

Нет, решительно, парень зациклился на этой идее… («Ты меня удивляешь!»)

Однако моя улыбчивая сестрица не теряла надежды сменить тему:

— Значит, вы работаете сторожем в замке?

— Заткнись, ты! Я говорю с этой, у которой жирные сиськи.

Да, я знала. Я все знала заранее. Что позже мы над этим посмеемся. Что когда-нибудь мы постареем, и поскольку нашим сексуальным воспитанием никто не занимался всерьез, мы обхохочемся, вспоминая этот вечер. Но сейчас… сейчас мне было совсем не до смеха, потому что наш Ноно пускал слюни с той стороны рта, где прежде торчал окурок, и эта струйка жирной слюны, которая поблескивала в лунном свете, выглядела довольно угнетающе…

На наше счастье в этот момент подоспели Симон с Венсаном.

— Ну что, уходим?

— Прекрасная мысль!

— Вы идите, а я догоню, только заберу свой doggy bag[42].

Вся моя любо-о-овь только для тебя-а-а…
Все мои слова-а-а только для тебя-а-а…

Голос Ги Макру разносился по всей деревне, и мы приплясывали, пробираясь между машинами.

Все слова любви-и-и-и только для тебя-а-а-а…

— Эй, ты куда нас ведешь?

Венсан обогнул замок и свернул на какую-то темную тропу.

— Выпьем напоследок. Что-то вроде афтепати, если хотите… Девчонки, вы не устали?

— А Ноно? Он нас не догонит?

— Да нет же… Забудь ты о нем… Ну как, идете?

Это был цыганский табор. Два десятка «караванов» — больших белых фургонов, один длиннее другого, а между ними развешанное белье, перины, велосипеды, ребятишки, тазы, шины, антенны-тарелки, телевизоры, котлы, собаки, куры и даже маленькая черная свинья.

Лола пришла в ужас:

— Уже за полночь, а дети еще не спят! Бедные малыши!

Венсан рассмеялся:

— Посмотри на них — по-моему, они вполне довольны жизнью.

И верно, детишки взапуски носились по лагерю, потом окружили Венсана, дерясь между собой за честь нести его гитару, а девочки взяли за руки нас с Лолой.

Мои браслеты их буквально зачаровали.

— Они едут в Сент-Мари-де-ла-Мер… Надеюсь, успеют свалить отсюда до того, как старуха вернется в свой замок, — ведь это я разрешил им стоять здесь табором…

— Прямо как капитан Хэддок в «Драгоценностях Кастафьоре»[43], — хихикнул Симон.

Старый величественный цыган раскрыл Венсану объятия:

— Добро пожаловать, сын мой!

Вот, значит, где наш дорогой братец обрел новую семью, причем уж какую по счету! Неудивительно, что он теперь игнорирует нашу.

Ну а потом все было как в фильмах Кустурицы — до того, как он возомнил себя гением.

Старые цыгане пели песни такие печальные, что хоть вешайся, прямо все внутри переворачивалось; молодые отбивали ритм, хлопая в ладоши, женщины танцевали вокруг костра. Большинство из них были в теле и одеты черт знает как, но от их движений все вокруг пускалось в пляс.

Детишки по-прежнему сновали между взрослыми, а старухи баюкали младенцев и смотрели телевизор. Почти у всех были золотые зубы, и все улыбались нам во весь рот, чтобы их продемонстрировать.

Венсан чувствовал себя здесь как рыба в воде. Прикрыв глаза, он играл на гитаре как всегда… нет, чуть-чуть старательнее, чем всегда, чтобы держать их ритм и дистанцию.

У старых цыган были длинные острые ногти, и их гитары носили шрамы от этих безжалостных когтей.

Брумммм… брумммм… дзынннь…

Слов мы, конечно, не понимали, но разгадать, о чем поют, было нетрудно…

О моя родина, где ты?
О моя любовь, где ты?
О мой друг, где ты?
О мой сын, где ты?

И дальше примерно так:

Я потерял свою родину, остались лишь воспоминания.
Я потерял свою любовь, остались лишь страдания.
Я потерял своего друга, и вот пою для него.

Старуха поднесла нам выдохшегося пива. Не успевали мы осушать кружки, как она уже тащила новые.

У Лолы блестели глаза, она держала на коленях двух девчушек и терлась подбородком об их волосы. Симон с улыбкой взглянул на меня.

Да, с сегодняшнего утра мы с ним проделали длинный путь…