Лук и Красные Холмы

Луку нестерпимо хочется закурить: покатать в пальцах сухую, аж похрустывающую "приму", округлить ее, слегка сплюснутую от тесноты в пачке, прикурить, затянуться, выдохнуть… Будь он один на всю пустыню — наверное так бы и сделал, но рядом Искандер. Может быть, он и не "продаст" его Козюренку, но сам-то будет знать: Лук слаб, Лук сдался и хитрит!.. А может и "продаст", просто заложит ненароком, развяжет свой длинный язык — не по-подлому, не Льву Алексеевичу непосредственно, а так… из минутной слабости… на ушко Маматову или Нине Ивановне. А те уж непременно дальше понесут. НЕТ. Лук твердо вознамерился выспорить бутыль трехзвездочного коньяку, но не от жадности к спиртному, которой в нем и сейчас нет, и в будущем так никогда и не появится! — а просто из упрямства, из норова! Или, иначе говоря, из принципа, хотя Лук недолюбливает слова "принцип" и "принципиальность", ибо вдоволь насмотрелся на их носителей, еще по комсомолу и пионерии, на всю жизнь пресытился.

Машины Краснохолмской пэгэрээ, в просторечии экспедиции, колесили по Узбекистану, то выстраиваясь в трехзвенную колонну, то разбегаясь друг от друга на десятки, даже сотни километров, но не по прихоти своей, а выполняя четко начертанные планы! Для Лука было откровением узнать, что Краснохолмская экспедиции как таковая — это огромное, на тысячи сотрудников, подразделение с штаб-квартирой в Ташкенте, а то, что Лук уже привык считать Краснохолмской экспедицией, это всего лишь мелкое полевое подразделение-соединение, и даже не все ленинградское отделение, а только часть его. Таким образом, экспедиции, каждая из которых привыкла именовать себя Краснохолмской, рассыпаются, подобно пчелам или муравьям, по своим направлениям и трудятся, добиваясь выполнения конкретных, поставленных перед ними задач. Большой общий результат будет подготовлен и сдан-доложен поздней осенью, предварительно в Ленинграде, а потом уже и в Москве, на уровне совместной коллегии министерства геологии и Средмаша, быть может, даже самому Антропову, Петру Яковлевичу, а мелкие промежуточные итоги своей командирской деятельности на посту руководителя пэгэрээ, Владимир Иванович Козырев обязан подводить и докладывать регулярно, согласно графику, своему начальству, местному.

В мелочах этот график можно поменять и сдвинуть, и растянуть, хоть он и не резиновый, но в целом…

В геологии до сих пор любят вспоминать и декламировать лозунг сталинских времен: "Умри, но сделай!" Или, при неудачах, от которых никто не застрахован, дай качественный, убедительный, пуленепробиваемый "отмазон" — за себя и для будущих докладов непосредственного начальства "наверх" — почему не получилось!

В кузове Лук, чтобы завязать разговор, да и просто от скуки, перерассказывает старикам, Нине Ивановне и Олегу Николаевичу, потешные "кабинные" бредовухи по поводу курительных пристрастий английской королевы, и вдруг, нежданно, негаданно, выслушивает из уст Виноградова рассказ насчет двух табачных фабрик города Ленинграда.

Дескать, придумал папиросы "Беломор" фабричный мастер с греческой фамилией Иониди и русским именем Василий Иванович, якобы хороший знакомый родителей Олега Виноградова, фабрика Урицкого стала их выпускать в тридцать седьмом.

И мастера в этом же году чуть было не репрессировали, за то, что он подменил технологию набивки бумажных табачных гильз, то есть, в Беломор фабрики Урицкого табак (сверхсекретная смесь молдавского и турецкого табаков, рецептура до сих пор под охраной КГБ) набивался чуть плотнее предписанного, поэтому он не рассыпался из картонных гильз. А сами гильзы те картонные имеют диаметр семь целых, шестьдесят две сотых миллиметра, точно под винтовочный диаметр, чтобы в любую минуту, если понадобится, перейти на тех же станках к выпуску боеприпасов. Мастера почему-то не посадили, но зато его родного брата закатали надолго, а технология до сих пор идет "с нарушениями", оттого курильщики выше всех остальных папирос ценят питерский Беломор именно этой фабрики. Сам Василий Иванович Иониди умер несколько лет назад, глубоким стариком-пенсионером, героем Советского Союза.

— Да неужели??? — щегольнул геральдическими познаниями Лук. — За технологию набивки папирос — высшую награду Советского Союза, звезду героя плюс орден Ленина?

— Ну, может и героем соцтруда наградили, я уж деталей, честно говоря, не помню.

Лук все равно усомнился в правдивости всего этого повествования, но, тем не менее, оно ему показалось на два порядка правдоподобнее, чем байки о многострадальной английской королеве-курильщице, надо бы сделать зарубочку на память.

А байки эти напомнили ему древнюю, как ленинская кепка, пошлую легенду о попранной и восстановленной справедливости на одной из танцплощадок страны. На одной из, поскольку инцидент этот лично пронаблюдали, а потом пересказали окружающим, в том числе и Луку, многочисленные очевидцы в Омске, Алма-Ате, Чернигове, Москве, Ленинграде, Выборге…