Читаем Лукьяненко полностью

Целых полтора месяца путешествовали мешочки с пшеницей по протяженной Российской империи — с севера на далекий юг. Затем, согласно сообщению Головатого, «по порядку хозяйственному на самоудобнейше вспаханной земле, отведенной мне у города Екатеринодара, при реке Карасун искусными хозяевами казаком Яковом Бойко первой с мешка семь фунтов марта двадцатого в половине восьмого часа по полунощи, а второй, Федором Диденко, крупной три фунта двадцать второго по полудни во 2-м часу посеяны и оберегаются под надежным соблюдением». Через десять дней пшеница проросла. «Какой же бог пошлет дальше ей возраст не умедлю Вашему Высокографскому Сиятельству донести», — писал пунктуальный Антон Андреевич. К сожалению, «по небытью в здешнем крае дождя», к маю месяцу ростки поднялись только на семь с половиной вершков…[8]. Затем погода сжалилась, пошли урожайные ливни. И пшеница наверстала упущенное — начала куститься и цвести. И войсковой судья мог с легкой душой уведомить своего петербургского покровителя, что нива «с помощью дожжей выросла в полтора аршина и поспевает». И наконец через несколько месяцев, 10 октября, он написал в Петербург, что «по жатве и измолоте в зерне длиннейшего роду с трех — один фунт, круглого рода с семи — шестнадцать фунт» уродилось. И тут же по-хозяйски обнадеживающе присовокупил, что «оный настоящий урожай был бурным ветром и жаром не допущен к совершенной дозретии…».

Это и был первый, не очень-то удачный посев пшенички на нашей кубанской земле, — заключил свой рассказ Павел Пантелеймонович.

К тому времени лошади лихо подкатили к каменным воротам опытного хозяйства, и работницы стали спрыгивать с подводы. Давно распогодилось, и невидимые в обычные дни отроги Западного Кавказа синими горбами выпячивались в светлое небо.

А немного спустя посреди делянок засновали ловкие помощницы агронома — женщины и девчонки в косынках и демисезонных пальтецах. Но царила над местностью, над опытным пшеничным полем крупная фигура самого Лукьяненко, шагающего между делянками в своем неизменном дождевике и летней шляпе, при-пачканной следами пальцев на невысокой примятой тулье…

МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ

Теперь у Павла Пантелеймоновича за плечами хотя и небольшой, но все же собственный практический опыт. Он переехал на Кубанскую сельскохозяйственную опытную станцию, чтобы вплотную заняться селекцией. Он хорошо знал, что работы здесь были начаты профессором В. В. Колкуновым, затем с 1921 по 1927 годы его сменяет И. П. Сарахов, который в своей работе «Кубанские пшеницы» опубликовал результаты изучения сортов озимых пшениц на Кубани. На материале местных сортов, таких, как Кособрюховка, Седоуска, Банатка и другие, методом индивидуального отбора выделялись чистые линии. Работы эти велись «в скромных масштабах», по определению Лукьяненко. Правда, метод гибридизации также применялся, но вскоре был оставлен.

Павел Пантелеймонович стал испытывать все лучшие сорта, выведенные на опытной станции, и пришел к выводу, что вообще для всех этих сортов характерна весьма значительная степень осыпаемости. К тому времени партия и правительство, преобразуя сельское хозяйство, поставили перед советской селекцией новые задачи. Создание колхозов и совхозов предусматривало применение на огромных площадях техники. Уборка урожая должна в перспективе вестись комбайнированием. Сорта же, легко осыпающиеся, при использовании машин дадут большую потерю зерна.

Другое явление, на которое обратил внимание Лукьяненко, — это сильное поражение всех существовавших тогда на станции сортов ржавчиной, а также невысокая зимостойкость. Ни Земка, ни Кооператорка, ни Кубанская-034, высеваемые на кубанских колхозных полях, не отвечали предъявляемым к ним требованиям.

Начинающего ученого все более интересует работа с озимыми пшеницами на станции «Круглик», которая была хорошо знакома ему еще со студенческой поры, когда он проходил практику у Пустовойта. Там занимались гибридами. В испытаниях 1931 года некоторые из них, например, полученные от скрещивания Украинки или Кооператорки с сортами других природных зон, показали прибавку урожая почти на 50 процентов по сравнению с родительскими формами. К скрещиваниям привлекались и яровые сорта американской селекции Маркиз и Китченер. Привлекало в них исключительно высокое качество зерна, урожайность, устойчивость к бурой ржавчине. И еще крепкая соломина, зерно, мало склонное к осыпанию.

Наблюдения на станции показали, что гибриды от скрещивания с Маркизом и Китченером также не поражаются ржавчиной. Один из них — Гибрид № 622 дал урожай в два раза больший, чем Украинка. И это в условиях сильнейшей вспышки ржавчины! По величине зерен и по стекловидности, определяющей хлебопекарные качества сорта, по содержанию белка гибриды также превзошли стандартные сорта.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное