Теперь Чезаре был уже настоящим хозяином Ватикана, поскольку принял на себя руководство всеми папскими войсками и удерживал Рим в состоянии подозрительности и страха. Теперь расправа с Синигальей не казалась пределом его преступных деяний. Это была эпоха знаменитого яда Борджиа, и на протяжении столетий данный период связывался с семейством Борджиа, причем имя Лукреции фигурировало наравне с именами отца и брата. Мрачная фантазия романистов, в особенности Виктора Гюго, превратила Лукрецию в отравительницу и злого гения. Велись бесконечные споры о том, была ли кантарелла (зеленый порошок из шпанской мушки) на самом деле таким уж талантливым открытием, вершиной злодейства, с помощью которого можно было нанести смертельный удар в точно рассчитанный момент времени. Современные химики и токсикологи предполагают, что этот яд замедленного действия является одним из составляющих легенды о семье Борджиа. Что же касается изготовления кантареллы или мышьяка, то Фландин в своей книге «Traite des Poisons», Левин и другие предполагают, что мышьяковая кислота способна вызвать две формы перемежающейся лихорадки: обычную желудочную и цереброспинальную малораспространенную. В конце концов, не важно, был ли это мышьяк или что-то другое, но готовили отраву весьма тщательно. Но еще ужаснее, чем сам яд, представляется душевное состояние тех, кто его использовал. Богатый венецианский кардинал Микьели был отравлен наемным убийцей Борджиа, Аскуиньо Коллоредо, впоследствии признавшимся, что за тысячу дукатов согласился влить смертельную отраву в бокал с вином. Огромное состояние Микьели перешло папе и, соответственно, Валентинуа. Но даже денег богатого венецианского кардинала оказывается недостаточно для ведения войны, и в 1503 году папа назначает новых кардиналов, которые платят за красные кардинальские шапки около 150 тысяч дукатов. Кардинал Джан Баттиста Орсини заключен в тюрьму замка Сант-Анджело за намерение отравить понтифика; столь серьезное обвинение говорит о желании Борджиа избавиться от Орсини. Папа вызвал к себе Орсини, и богатый, могущественный и храбрый кардинал не побоялся появиться в Ватикане после наступления темноты, хотя очаровательная любовница умоляла его не уходить из дому; ей приснился вещий сон, в котором вино превращалось в кровь. Ходили слухи, что кардинала Орсини пытали и он сделал попытку броситься со стен замка Сант-Анджело. Каждое утро, глядя на величественную громаду крепости, члены семейства Орсини задавались одним вопросом: жив ли кардинал или уже умер? Но они не теряли времени попусту. Мать кардинала направила папе послание, в котором предлагала крупную сумму денег за освобождение сына. Любовница предприняла нечто совершенно иное. Переодевшись мужчиной, она ухитрилась добиться встречи с понтификом и предложила ему великолепный жемчуг, подаренный ей Орсини, – Борджиа страстно желал заполучить это украшение. Такая цена была заплачена за получение трупа кардинала.
Кардинал был третьим членом семейства Орсини, считая герцога Гравинского и Паоло Орсини, убитых в течение нескольких месяцев. Длительная борьба между этой могущественной римской династией и Борджиа продолжалась. В этот момент захватнические планы Чезаре совпадали с политикой Александра VI, которой он следовал в течение последних десяти лет, – освобождение всей папской территории от могущественного влияния римских баронов. Брат кардинала, Джулио Орсини, синьор Мон-черотондо, отправляется в Рим просить о снисхождении в обмен на захваченного в плен Джофре. Когда известие о том, что Джулио помещен в замок Сант-Анджело, достигло Орсини, они, осознав опасность выдвинутого ими условия, почувствовали сильный страх. Это была своего рода мера эмоционального воздействия, целью которой было напугать главу семейства Орсини, поскольку после восстановления мирных отношений Джулио вернулся живой и здоровый. В Риме ходили слухи, что, когда мать увидела его живым, она от радости свалилась замертво. Из Франции король Людовик XII громогласно заявлял, что никому не позволено притрагиваться к его друзьям Орсини.
Александр VI, верный своим принципам, утверждал, что имеет полное право управлять своим государством так, как считает нужным, а французский король может разбираться с собственными баронами, поскольку такие вопросы относятся к внутренней политике государства.