Луна и Смерть

Этот серый коралл.
Этот мореход с перерезанным горлом.
Эта большая река.
Этот ветер в темных пределах.
Этот клинок, любовь моя, этот клинок.
Четыре морехода боролись со всей вселенной,
со вселенной обломков, вобравших все взгляды,
со вселенной, которую пешим не обойдешь – нужен конь.
Один, и сто, и тысяча мореходов
боролись со вселенной отточенных скоростей
и не вникли в тот факт, что вселенная —
это всего лишь небо.

Одинока вселенная в одиноком небе.
Холмы-наковальни, победа густого бурьяна.
Кишащие муравейники и монеты в грязи.
Одинока вселенная в одиноком небе,
и ветер у каждого домика всякой деревни.

Червь воспевал кошмар колеса,
и зарезанный мореход
воспевал белые лапы океана-медведя, что стиснут его вот-вот.
И они возносили хвалы.
Хвалы. Небо – пустыня.
Все равно, все равно! Хвалы.

Я провел всю ночь на лесах новостроек,
покрывая свежей кровью штукатурку прожекторов,
помогая мореходам ставить разорванные паруса.
А теперь я стою с пустыми руками в шелесте устья.
Не важно, что с каждой минутой
новый ребенок вздымает веточки вен
и роды змеи, развернувшейся под ветвями,
успокоят кровожадных любителей наготы.
Важно одно: пустота. Одинока вселенная. Устье.
Не-заря. Бессильная сказка.
Одно только это: устье.
Это мой серый коралл.
Это мое перерезано горло.
Это моя большая река.
Это мой ветер в темных пределах.
Это моей любви заостренный, жестокий клинок!

Нью-Йорк, 27 декабря 1929 года

Город в бессоннице (Ноктюрн Бруклинского моста)

Перевод Анатолия Гелескула