Луна и Смерть

Никому не уснуть в этом небе. Никому не уснуть.
Никому.
Что-то выследил лунный народец и кружит у хижин.
Приползут игуаны и будут глодать бессонных,
а бегущий с разорванным сердцем на мостовой споткнется
о живого каймана, равнодушного к ропоту звезд.

Никому не уснуть в этом мире. Никому не уснуть.
Никому.
Есть покойник на дальнем погосте, —
он жалуется три года,
что трава не растет на коленях,
а вчера хоронили ребенка, и так он заплакал,
что даже созвали собак заглушить его плач.

Не сновидение жизнь. Бейте же, бейте тревогу!
Мы падаем с лестниц, вгрызаясь во влажную землю,
или всходим по лезвию снега со свитой мертвых пионов.
Но нет ни сна, ни забвенья.
Только живое тело. Поцелуй заплетает губы
паутиной кровавых жилок,
и кто мучится болью, будет мучиться вечно,
и кто смерти боится, ее пронесет на плечах.

Будет день,
и кони войдут в кабаки,
и муравьиные орды
хлынут на желтое небо в коровьих глазах.

И еще будет день —
воскреснут засохшие бабочки,
и мы, у немых причалов, сквозь губчатый дым увидим,
как заблестят наши кольца и с языка хлынут розы.
Тревога! Тревога! Тревога!
И того, кто корпит над следами зверей и ливней,
и мальчика, который не знает, что мостуже создан, и плачет,
и мертвеца, у которого ничего уже не осталось – лишь голова и ботинок, —
надо всех привести к той стене, где ждут игуаны и змеи,
где ждет медвежья челюсть
и сухая рука ребенка,
где щетинится в синем ознобе верблюжья шкура.

Никому не уснуть в этом небе. Никому не уснуть.
Никому.
А если кому-то удастся, —
плетьми его, дети мои, плетьми его бейте!
Пусть вырастет лес распахнутых глаз
и горьких горящих ран.

Никому не уснуть в этом мире. Никому не уснуть.
Я сказал —
никому не уснуть.
А если на чьих-то висках загустеет мох, —
откройте все люки, пускай при луне увидит
фальшивый хрусталь, отраву и черепа театров.

Слепая панорама Нью-Йорка

Перевод Анатолия Гелескула