Луна как жерло пушки. Роман и повести

— Ладно, ладно, — ухмыльнулся тот, — жрать им подавай, зато во всем другом… сам знаешь! Ну, хватит, хватит, — он все-таки опасался, как бы не перейти границы в этом дурашливом разговоре. — Как видите, налицо наш ответственный… Так что приступим. — Он обратился к Волоху: — Короче говоря, группа хотела бы знать, как обстоят дела, хотя бы в общих чертах. И какие действия предпринимаешь ты как ответственный…

Наступила долгая, напряженная тишина.

— Что правда, то правда, — проговорил, к удивлению прочих, Гаврилэ: он был из молчунов, почти никогда не брал слово. — Насчет обстановки… а также будущих планов… требуется ясность.

Волох глубоко втянул в грудь воздух, готовясь к выступлению. Он отлично знал, что от него хотят услышать. Уже по взглядам, какие бросали на него, было понятно: он остался для них тем же, кем был до сих пор.

По-видимому, группа затем и была созвана, чтоб еще раз сказать ему об этом.

Он стал говорить, начав с просьбы: пусть они и в дальнейшем не отказывают ему в доверни. Наступает пора решительных действий, ему дали понять это товарищи из Кишинева, поэтому сейчас, как никогда, следует быть бдительными…

Вновь наступила короткая пауза, затем снова заговорил тот же Гаврилэ, странный, неповоротливый увалень с удивительно спокойными, безмятежными глазами.

— Я работаю, как известно, на весах, — начал он, заметно смущаясь, — потому хорошо знаю и то, сколько весит слово. Так давайте же взвесим смысл, который стоит за словами: одну мысль — одной гирей, другую — второй. Тогда сразу будет видно, какая больше тянет… А у нас тут что-то не все ясно… Вот, например, Илие Кику. Хороший парень, давно мне нравится, только б еще женился — по-моему, пора. Правда, семейная жизнь тоже нелегкая штука… Или Волох. Что касается меня, если уж зашел разговор, то я полностью ему доверяю и всегда, чем смогу, поддержу. Мастерская, прямо говоря, целиком у меня в руках. Не знаю, какую пользу могут принести весы, но есть еще велосипеды, примуса. В общем, если что потребуется, всегда смогу достать… Что еще? А вот что: я — семейный человек, отец двоих детей, никуда от этого не денешься…

Его нетерпеливо перебил кельнер:

— Ничего, не убивайся. С твоими гирями еще какие дела можно творить! На одну тарелку — заряд, на другую — заряд… Не хватит до нужного веса: даешь целую гранату! Щелкнул замком — и сразу в цель!

— Об этом поговорим в свое время! — торопливо вмешался Кику, стараясь отвести внимание группы от вопросов, связанных с оружием.

— Но в общем и целом, — снова сказал слесарь, — перед тем как принимать серьезные решения, я должен посоветоваться с Катей.

— С кем, с кем? — Кое-кому показалось, будто последние слова Гаврилэ произнес как-то невнятно.

— С Катериной Васильевной, с кем же еще, — уважительно произнося имя жены, ответил Гаврилэ. — Она приехала к нам только в сороковом году, а войну и вообще застала в родилке: как раз ожидала парня.

— Зачем ты все это говоришь? — оборвал его Хобоцел.

— Затем, что ее тоже следует взять на партийный учет, — настаивал на своем слесарь. — Катерина Васильевна — русская, коммунистка. Ей можно доверить любое задание. Правда, она и сейчас…

— Ожидает третьего, так, что ли? — договорил за него кельнер.

— В скором времени. — Гаврилэ не расслышал иронии в словах Тудораке. — Что ж касается вас, товарищи, то я уже сказал… Подозреваю, что большинство из вас — холостяки. Это нехорошо, нет, нет. Нужно жениться, завести детей… Семейная жизнь — это…

— Угу, угу, — снова подхватил Тудораке послушным, податливым, как у ребенка, тоном. — Жена у него! Отец семейства! Ты лучше не увиливай, говори напрямик, что на уме!

Похоже, в эту минуту все забыли о Сыргие, он же внимательно слушал каждого, одновременно откусывая от куска хлеба, который ему сунул в руку Илие.

Кику, впрочем, не забыл о Сыргие: незаметно кивнув головой в его сторону, пекарь поднялся на ноги.

— Значит, так! — решительно проговорил он, однако тут же умолк, приблизившись к фонарю, подвешенному к потолку, слегка приподнял и снова опустил фитиль. — Будем решать. Каково твое мнение, Тудораке? Ты за или против? Только покороче, без лишних слов!

Кельнер поднялся в своем углу — он даже не сидел, а полулежал, развалясь на мешках, и, щурясь на подслеповатый огонек фонаря, уставился на Кику, будто доселе не успел его разглядеть. Как и следовало ожидать, тот ни капельки не изменился: та же щуплая фигура, на голове — аккуратно причесанная проволока волос. Неширокой скобой усы — чтоб казаться солиднее… Ему бы не казаться — в самом деле стать таким! Посмотрите только, как небрежно ведет собрание, которое сам же, по своей инициативе, созвал!

Пекарь меж тем отодвинул заслонку печи, вынул каравай хлеба, только что поспевшего, протер его с исподу и положил остывать на противень.