Луна как жерло пушки. Роман и повести

У него были потухшие, усталые глаза, зато тело, напротив, казалось легким и порывистым. Худощавый, тонкий, с неправильными чертами лица и звонким, по-юношески задорным голосом, он в самом деле казался очень молодым человеком. Как ни странно, молодила его даже ранняя седина, тронувшая кое-где коротко остриженные волосы. Форма, в которую он был одет, чем-то напоминала костюм спортсмена, скорее всего альпиниста, и сразу же выдавала его немецкое происхождение.

— Лили!

Слегка прихрамывая на одну ногу — до сих пор никто этого не замечал, — он прошел ближе к центру зала. Девушка тотчас оказалась рядом с ним, и немец, еще раз поклонившись, стал говорить очень тихим, сдержанным голосом, делая паузы не только между фразами, но и между отдельными словами.

— Наверно, мне нужно было бы представиться, — начала переводить Лилиана, совсем по-другому произнося слова, которые только что говорились им: ее речь была мягкой, плавной, его же звучала отрывисто, слегка крикливо. — Каково мое имя? Зовите просто Гансом! Ганс или Фриц — кому не известно, что вы называете оккупантов фрицами? Отказаться от одной с ними национальности я не могу, поскольку родился на свет немцем. Зато от их преступлений… Я чувствую на себе ваши взгляды, и, какими бы приветливыми они ни были, в них все равно сквозит недоверие. При всем желании вы не можете доверять мне, я не заслуживаю доверия просто потому, что ношу эту форму, — звучала приглушенная, отрывистая речь, повторенная мягким голосом бывшей лицеистки, скрадывающим горечь слов немца. — На самом же деле меня зовут Карл… Вместе со своими товарищами я рисковал и рискую жизнью… И теперь больше говорю от имени погибших… Гитлер и на нас, немецких коммунистов, наложил тавро проклятия. Чтоб и мы несли ответственность за позорные дела фашизма… Но не думайте, что знаком свастики отмечены только нацистские знамена… Смотрите!

Он быстро снял куртку, повесив ее на спинку ближайшего стула, одним рывком стянул с себя рубаху и, внешне оставаясь предельно спокойным, распрямил грудь, на которой темнела зловещая, с загнутыми, как щупальца у паука, краями свастика. Он сделал было шаг в сторону, но, услышав взволнованный шумок, стал одеваться, прямо на глазах у всех, только слегка отвернулся от Лилианы. Потом снова выпрямился и на минуту застыл.

К нему подошел кельнер, предлагая подсесть к столику, но он легонько взял его за плечо:

— Данке шён!

Лилиана наметила еще одну встречу в каком-то месте, и он торопливо пошел вдоль столиков, пожимая каждому руку, затем резким, напряженным шагом направился к выходу. На пороге остановился, вновь повернулся лицом к залу и, подняв над головой сжатый кулак, проговорил:

— Рот фронт!

Снова все поднялись на ноги, растревоженные и этим приветствием, и тем, что увидели у него на груди, и тем, как твердо, с достоинством он держался.

— Рот фронт! Рот фронт! — прозвучал дружный, на едином дыхании ответ.

Густая, беспросветная тьма окутала улицы и дома. По-видимому, уже было далеко за полночь.

— Ты заслуживаешь всяческих похвал, Тудораке, от имени всей группы, — проговорил наконец Волох. — Теперь можно полностью оценить твои способности. И, самое главное, рассчитывать на них в дальнейшем. Похоже, мы узнали сегодня не одного коммуниста — ты и Лилиана также очень хорошо проявили себя… Такие встречи вызывают жгучую ненависть к фашистам. Ведь фашизм клеймит не кто иной, как немецкий солдат!

Волох замолчал, но Тудораке показалось, что ответственный не высказался до конца, что договаривает еще какие-то слова про себя.

— Кстати о твоем эксперте. Ни в коем случае не отдаляйся от него, поддерживай прежние отношения. — Теперь слова Волоха звучали, как всегда, предупреждающе. — Напомни, пожалуйста, как его зовут? Кыржэ? А по имени?

— Михэеш, — вяло, без всякой заинтересованности ответил Тудораке.

— Не сторонись его — может пригодиться. Зато со всеми другими людьми постепенно обрывай контакты. Отныне твоей "зоной" будет только клиентура ресторана. Договорились? Подумай, как необходимы нам любые сведения, даже слухи, которые исходят из лагеря врагов.

— Хорошо, и все же…

— Ничего не поделаешь! Надышишься смраду — выходи на чистый воздух, тошнота пройдет. Откуда ж еще добывать сведения, как не из этой помойки? Считай мою просьбу партийным поручением. Есть возражения?

— Только одно: чтобы в какой-то день вы не спутали меня с агентом… состоящим на службе у гестапо.

— Лишь бы сам не оступился… А теперь слушай внимательно и запоминай — никаких записей. Ни сейчас, ни в любое другое время. Нас интересует банкет, который состоится вскоре и на котором должно быть все высшее офицерство, даже митрополит. Твой эксперт что-либо знает о нем? Кроме того, нужно найти основательные подступы к заключенным, узнать, кому поручено вести их дела. И, конечно, все, что может идти от сигуранцы. Это — в первую очередь… Что представляет из себя твой эксперт?

— Бывает, что и в пьяном виде молчит как могила, даже рта не открывает, — стал припоминать кельнер. — Но каким образом, не понимаю, можно узнать что-либо о сигуранце?