Луна команчей

Конечно, Огастес знал, что Вудро Колл терпеть не мог говорить об ухаживании, браке и всем, что связано с женщинами. Вудро даже не желал говорить о любовных утехах, что было любимой темой Огастеса, так же как и романтические приключения. Много ночей он сидел с Вудро Коллом в дозоре и занимался одним и теми же перепалками, когда заводил разговор. Колл всегда хотел поговорить о ружьях, седлах или других военных вопросах, а Гас пытался перевести разговор на любовь, брак, женщин или, хотя бы, шлюх. Это было для него более интересным, чем надоевшее «По коням! Седлай!»

— Я думаю, что ты счастливый человек, Вудро, — сказал он. — Ты, вероятно, женишься задолго до меня.

— Это бы не представляло трудностей, – признался Колл. — Ты никогда не женишься, если не забудешь Клару. Она не хочет выходить за тебя замуж, ничего не поделаешь.

— Эй, что ты несешь, — сказал Гас. — Если бы ты понимал что-нибудь в женщинах, ты бы знал, что они меняют свое мнение ежедневно. Единственной причиной, по которой ты не хочешь говорить о браке – это то, что ты знаешь, что должен жениться на Мэгги, но не хочешь этого. Ты стал хорошим индейцем, Вудро. У тебя нет никакой тяги к оседлой жизни.

Колл не спорил. То, о чем говорил Огастес, было в основном, правдой. Мэгги Тилтон была особенной женщиной, которая, несомненно, стала бы хорошей женой какому-нибудь мужчине, но он не станет этим мужчиной. Правда, что он скорее хотел бы находиться именно там, где он находится — сидеть на краю каньона, глядеть на костры последних диких, опасных индейцев в Техасе, поедать жаркое из конины и сопротивляться погоде, замерзая ночью и обжигая кожу днем — чем жить в городе, быть женатым и покупать продукты в магазине. Мэгги была красива и мила, она еще может найти мужчину, который будет защищать ее. У него самого не было времени, чтобы защищать кого-то, кроме себя и своих товарищей. Так есть, и так будет, по крайней мере, до тех пор, пока индейцы, стоявшие лагерем под ними, не будут разбиты и рассеяны, чтобы больше не могли ходить в набеги, жечь фермы, уводить детей белых в плен и сеять панику среди поселенцев на южной окраине равнин.

Огастесу было скучно, и когда ему бывало скучно, он любил как можно больше дразнить своего друга. Колла раздражало, что он не мог просто заставить его помолчать. Была прекрасная тихая ночь. Время от времени он слышал ржание лошадей команчей со дна каньона.

— Я знаю одно, — сказал он. — Если бы я был команчем, у меня давным-давно был бы твой скальп. Ты так чертовски неосторожен. Тебе просто повезло, что ты выжил.

— Ну, что за дерзкие слова, — сказал Огастес. — Ты можешь потратить всю свою жизнь, пытаясь получить мой скальп, и не добыть ни волоса.

— Это хвастовство, – ответил Колл. — Ты всегда был с отрядом рейнджеров, вот почему не потерял свои волосы.

— Если я решаю рисковать, то предпочитаю это делать с женщинами, — сказал Гас. — Любой дурак может странствовать и добывать скальпы.

— Отправляйся обратно в лагерь. В любом случае сейчас не твоя очередь стоять на страже, — сказал ему Колл. — Я бы предпочел слушать уханье совы, чем твою болтовню.

Огастес немного обиделся, но не сделал попытки уйти.

— Интересно, что Джимми Уотсон и капитан рассказывали друг другу о женах, — сказал он. — Мне бы хотелось послушать некоторые из этих разговоров.

— О, это не твое дело, — ответил ему Колл.

— Жена капитана чудачка, — сказал Огастес. — Женщина, которая может потратить двадцать пять долларов в день, чертовски дорога для меня.

— Он богат, и она тоже. Я не думаю, что деньги имеют значение для них, — ответил Колл.

Огастес отказался от намерения втянуть своего друга в разговор о женщинах. Он быстро подошел чуть ближе к краю глубокого каньона.

— Посмотрите туда, Вудро, — сказал он. – Вот, пожалуй, и все, что осталось от воинственных команчей.

— Нет, это не все, — ответил Колл. — Там на западе есть еще несколько групп. Они называют себя Антилопами. Так что их еще много, однако и этих достаточно, чтобы внушить ужас большинству белых людей в стране к северу от Бразоса. Они однажды просто обглодают нас, в один день.

— Вудро, ты самый большой спорщик из всех, кого я встречал, — сказал Огастес. — Я всю ночь пытался воззвать к твоему здравому смыслу, а ты не согласился ни с чем, о чем я говорил. Зачем я вообще разговариваю с тобой?

— Я не знаю, но если ты замолчишь, то мы можем стоять в дозоре мирно, — сказал Колл.

Огастес ничего не ответил. Он стремительно подошел близко к месту, где сидел Колл и натянул свой длинный плащ до ушей, защищаясь от сильного ночного холода.

7