Луна, луна, скройся! (СИ)

Я уже привыкла к темноте в своей комнате — электричества на моём этаже нет, и спальню освещают только фонари-черепа да луна, если погода хорошая. Но даже непривычный человек заметил бы одежду на моей постели, потому что она белая… во всяком случае, я думаю, что зеленоватый оттенок ей придаёт свет от частокола. Можно спуститься в столовую и посмотреться в зеркало, но с этим нет проблем подождать и до завтра. Пока что я с удовольствием переодеваюсь в свежее бельё и чистое платье — должно быть, его привёз кузен. Я прохаживаюсь по комнате, наслаждаясь лёгкостью наряда.

Во дворе Марчин что-то делает с головой «Ядзибабы». Мне требуется минута или две, чтобы понять, что он расчёсывает её седые патлы — нежными, заботливыми движениями. Старуха (или всё-таки старик?) стоит не шевелясь, покорно принимая эту заботу. Я пожимаю плечами и снова прохаживаюсь по спальне. Когда я выглядываю из окна в следующий раз, пан Твардовский-Бялыляс уже стоит, прижимая к себе это существо в объятии, гладит ему волосы и покрывает безобразные морщинистые щёки и лоб лёгкими, нежными — даже отсюда видно, насколько нежными — поцелуями. Меня передёргивает от брезгливости, и я отступаю вглубь спальни. Раньше я о подобном только слышала; увидеть своими глазами оказалось не только удивительно, но и неприятно… шокирующе.

Уже проваливаясь в сон, я вдруг понимаю, что Марчину не обязательно проливать мою кровь, чтобы убить при необходимости. И это ещё одно неприятное открытие.

Каждый раз, когда моя ступня касается гладкой, блестящей поверхности, под ней вспыхивает зелёное, светящееся. Мои следы, медленно угасающие в темноте, создают причудливый узор. Тяжёлая юбка всплёскивается птичьими крыльями, повинуясь моей воле. Руки, бледные в этой густой мгле, выплетают невидимое кружево: я испытываю наслаждение от их текучих, упругих движений. Мои бёдра покачиваются каким-то совсем не костяным движением — так покачивается перекладина верёвочной лестницы или деревенские качели, колеблемые тихим вечерним ветром. Движения, то тягучие, то порывистые, то упруго-невесомые, захватывают меня, растворяют меня в себе. Я знаю, что мой танец никто не видит, но именно от этого он сладок вдвойне. Я не думаю о том, как двигаться и чем удивить зрителя. Я просто двигаюсь… и удивляюсь. Мне хорошо. Я блаженна. Я чудесна. Я отсутствую. Боже мой, я — совершенство!

Откуда на потолке золотисто-жёлтый прямоугольник — и почему я лежу — мне удаётся понять не сразу. Я всхлипываю и долго вожусь, переворачиваясь на мягкой перине на бок. За окном, оказывается, рассвет. Как-то удивительно, совсем по-особенному тихо.

Глава VI. Повесть о луне, луне и тайны лунного света

Половина рукописей о божествах Европы и их жрецах обязательно упоминают некоего турецкого мага по имени Айдын Угур. Если верить этим записям, господин Угур был велик и ужасен, как Нострадамус и Жиль де Ре,[58] вместе взятые, начудесил много чудес, а перед смертью написал главный труд своей жизни, в котором раскрыл секреты своего могущества, но зашифровал его так, что пока никто не сумел эти секреты прочитать. Труд этот копируется регулярно буковка к буковке в надежде, что однажды кто-нибудь из тайнокнижников найдёт к нему ключ. К сожалению, вопрос, откуда же известно, что в труде господина Угура открыты секреты в больших количествах, а не стыдливо сокрыт, скажем, порнографический роман, мне задать некому.

Понятные же мне рукописи вовсе не содержат столько откровений, сколько обещал мне Твардовский-Бялыляс. Одни описывают тайных божеств Европы, чудом уцелевших после тотальной христианизации, другие живописуют картины их мести или падения, третьи делятся сплетнями о жрецах и жрицах, четвёртые толкуют об обрядах. Ничего из этого меня не интересует. Среди описанных сущностей нет той, что надела на меня ожерелье из серебряных монет, и тем более нет ни слова про её жрецов и их чудесные способности. Когда мне надоедает читать всю эту премудрую чушь, я решаю поискать копию предсмертного труда Айдына Угура — не может так быть, чтобы у Марчина не лежал хоть один экземпляр. Понятное дело, разгадать шифр я не сумею, если об него поломали зубы люди поумнее меня, но хотя бы одним глазком посмотреть хочется.