— Пффф! Пффф! — кто-то обдувает мне лицо, и я морщусь. Запахов — целый букет. Совсем рядом — сильный и крепкий аромат кофе, слабее — мужского дезодоранта и здоровой слюны. Издалека приплывает благоухание тушёной с мясом капусты, свежевыпеченного хлеба или даже, может быть, булочек. Ещё немного тянет плесенью и отсыревшим деревом, цветочной отдушкой для постельного белья, травой и землёй, пыльной шерстью.
— Ну, просыпайся давай! Уже больше суток спишь — счастье проворонишь!
Я хитрю, как в детстве: открываю один глаз, а второй будто ещё досыпает, дремлет сладко-сладко. Вставать не хочется совсем, и тем больше разочарования в ускользающем ощущении неги и пробуждающейся боли от ушибов — которых у меня и так оказывается предостаточно. Кристо улыбается моему глазу широко-широко, как мальчишка. Он сидит на краю моей постели, и в руках у него керамическая кружка с забелённым кофе. Ситуация кажется мне немного знакомой.
— Всё болит, ужас просто, — жалуюсь я. — А мы вообще где?
На гостиничный номер обстановка не походит: совсем маленькая комнатка, где только и есть, что кровать да небольшой комод. Стены обклеены жёлтыми, нежного оттенка, обоями с поблёкшим, когда-то красным или оранжевым, растительным узором. Небольшое окно занавешено пёстро-полосатыми шторами, смягчающими яркий свет утреннего солнца; за шторами угадываются силуэты горшков с цветами.
— Бывшая каморка прислуги, теперь гостевая комната в доме у Вайткусов. Ты раньше когда-нибудь спала в каморках для прислуги?
— Даже не мечтала.
Я, наконец, открываю второй глаз и смотрю себе на руки. Они уже чистые, и даже ногти мне кто-то постриг. И ещё — я в батистовой ночной рубашке, так что из-под одеяла при Кристо лучше не вылезать.
— Где ты нашла этих людей? Они уверены, что мы с тобой — оборотни из каких-то Вылкавышек, которые вернулись откуда-то в человеческий мир, чтобы мочить польских панов — вурдалаков. И ещё думают, что лично я их уже не первый год их рубаю волшебной серебряной саблей. Кстати, сабля и правда серебряная. Точнее, посеребрёная.
— На ней нет изображения глаза с красным камнем вместо радужки? — с беспокойством спрашиваю я.
— Не-а.
Я вожусь, пытаясь приподняться и сесть. Процесс трудоёмкий и болезненный: позавчера, таская упокоенных мертвецов, я сильно потянула мышцы поясницы и запястий; слишком мягкая перина совсем не облегчает процесс. Кристо отставляет чашку на комод и бесцеремонно устраивает меня в нужную позу, подпихнув под спину подушку. Одеяло при этом спадает мне на колени, и я с ужасом обнаруживаю, что, в силу, видимо, моей разницы в размерах с предыдущей хозяйкой, рубашка мне велика и декольте у неё огромное, ну, просто на грани стриптиза. Кристо, обнаружив то же самое, нимало не смущается и быстренько подтыкает мне одеяло подмышки, спасая моё целомудрие.
— Тебе помочь с кофе или ты сама?
— Сама, если можно, — я осторожно принимаю чашку из его рук. — А откуда у тебя эта сабля? И где ты научился фехтовать?
— Фехтовать я научился в школьном кружке. В Пруссии все мальчишки в такие ходят. Разница только в том, немец ты или нет. Немцы всегда ходят на рапиру, а все остальные — на сабли. И я ходил. Пластика у меня хорошая, реакция тоже, рука крепкая — дрался не хуже прочих. Даже несколько раз на соревнования ездил.
— А сабля?
— Трофей. Нет, лучше будет сказать — подарок с небес. Я шёл позавчера тут под мостом, сверху какой-то шум, звон. А потом падает вурдалак с саблей в руке и от удара о землю саблю теряет. Я его доконал, ну, и оружие подобрал.
Этот не самый внятный рассказ, однако же, проливает свет на то, как располовиненный Твардовский умудрился уйти от хозяина сабли. Должно быть, исхитрился его пнуть или что-то вроде.
Кристо тем временем проявляет любознательность:
— Что это вообще за существа? Какие-то недовампиры. Ими вся Польша кишит.
— Жрецы.
— Чьи?
— Разных
— О, это такая история! Всё идёт отлично, ты нашла Люцию, люди Тота её считай что хватают, и вдруг… р-р-раз! Вы две исчезаете в дыму, словно в рукаве у фокусника. Все остальные «волки» есть, а вас — нет. Потом оказывается — в подвале выход в какие-то катакомбы, норы, — Кристо выглядит таким воодушевлённым, каким я его видела только однажды. В Праге в день призыва. — Куда по ним ушли? Неизвестно! Батори говорит — ты «волк», бери след, ищи. Ну, сначала я вообще не знал, с какого конца хвататься. Тот дал мне своих людей, и я поставил на уши всех цыган, но ты словно в воду канула. Император чуть ли не сердечные капли пил после моих докладов. Он-то считал, что всё под контролем, а тут такой финт.
— Стоп. Тихо.
Я выдуваю разом полчашки кофе, раздумывая.
— Мне кажется, ты о чём-то забыл мне сказать, — говорю я, наконец. — Вот прямо очень сильно кажется.
Кристо задумывается совсем ненадолго.
— Хм, да, ты же ничего не знаешь, я забыл. Батори же не разрешил тогда сказать. Никто ничего не должен был знать.