— Ну… может быть, чтобы тебе репутацию не портить. Или чтобы люди не думали, будто одно из его приближённых лиц имеет отношение к цыганам — ты же знаешь этих венгерских дворян. Или романтики ради. Или опять какие-то интриги у него. Кто знает? В голову ему не заглянешь. Тем более, что дядя Мишка говорит, что ты и правда похожа на его дочь.
— В смысле? В моём происхождении всё-таки есть сомнения?
— Да нет же. Ты лицом похожа на Агнешку, и возраст у вас одинаковый — она тебя только на два месяца младше. Немудрено, что все подумали, что Два Стакана видел именно её. Стой… Ты ничего про неё не слышала? Пеко не рассказывал даже это?
— Э… нет.
— На похороны твоего отца приехала одна из твоих польских тёток, звали Ванда. Краля та ещё. Осталась с твоей матерью ещё на несколько месяцев, так за ней каждый вечер заезжал венгерский дворянин на машине, и уезжали они известно зачем. Ты представляешь, как наши оторопели, когда Батори выступил по телевизору как император? Это же он Ванду гулял. А она потом родила девочку, Агнешку, написала об этом маме твоей. Два месяца с тобой только разницы. Или три.
— А откуда вы знаете, что она на меня похожа?
— Так она потом несколько раз в Куттенберг приезжала.
— К моей маме?
— Нет, к отцу Ванды, деду своему. Это по бумагам отец у неё — шляхтич, а так — один «волк», он сейчас уже умер. Олек звали. Моему отцу был двоюродный брат, он же к нему в Куттенберг и ездил.
— В Куттенберге жил свой «волк»? Зачем же тогда моего отца упокаивали Пеко и твой отец?!
— А в то время Олека в городе не было, он сидел. В Загребе. Три года ему дали за пьяную драку.
У меня просто голова кругом идёт. Что же такое — все всё знают, а для меня самые обычные родственные связи оказываются откровением!
— Кристо, стой, слушай… Сейчас подумай и выкладывай всё разом. Есть ещё что-нибудь о каких-нибудь родственниках меня ли, Батори, или ещё кого, о которых все знают, а я отчего-то нет?!
Кристо честно задумывается. Наконец, говорит:
— Ну, это не все знают, но тебе, наверное, стоит. Ладислав Тот — внук Ловаша Батори. Агнешка ему, получается, тётка.
— Внук? — беспомощно переспрашиваю я. — Тот?
— Ага. Сын внебрачной дочери Батори.
— Ясно, — меня осеняет. — Зато я точно знаю то, что ни тебе, ни другим цыганам ещё неизвестно.
— Да?
— Ага. Агнешка умерла восемь лет назад. Вот так.
— Правда?! — Кристо даже выпрямляется, словно для того, чтобы взгляд получился ещё более требовательным.
— Да.
— Вот дела! А… по-«волчьи»! Да?!
— Да. Кто-то ей забыл рассказать, что она — не человек.
— Да ведь никто же не знал! У неё и мать была с волосами, как у меня, а при том совсем не «волчица», и Агнешка такая же была, ну, вылитая мать. Блондинка и блондинка… И никто же думать тогда не думал, что Ванда гуляет с упырём. А задним числом уже не стали вспоминать, кем должна была родиться Агнешка. Ох, бедная девчонка… А я ведь, знаешь, был уверен, что ты её именем назвалась от того, что успела с ней повидаться и увидела, что вы похожи. Умерла… Лилян, только не подумай, что я дурак, но знаешь, что?
— Что?
— Давай мы, когда вернёмся, про её смерть расскажем, а про то, что на дороге ты машину ловила — не будем? Посмотрим, какое лицо у цыгана, что тебя подвозил, будет, а?
Я соглашаюсь не из желания по-идиотски пошутить. Потому, что тогда историю про то, как Два Стакана подвозил мёртвую Агнешку, цыгане будут многие поколения пересказывать друг другу — и будет о ней хоть такая память. Иначе про незаконную дочь незаконной дочери одного из «волков» просто забудут, когда умрут те, для кого связь польской крали и будущего императора Батори была свежей сплетней. Пусть лучше вот так.
А ещё я понимаю, что ни за что не расскажу Ловашу, каким именем называла себя в Польской Республике.
— Чего кричали-то? — вдруг спрашивает нас мягкий мужской голос, и мы с Кристо вскакиваем от неожиданности.
За нами пришёл Адомас.
В хате у Никты натоплено хорошо, жарко. Обувь мы с Кристо конфузливо стянули и поставили в сенях, увидев, как хозяйка дома босиком бродит по половицам и половичкам. С особым удовольствием я в сенях же скидываю рюкзак. Несмотря на то, что я сутки отсыпалась у Вайткусов и ещё столько же наслаждалась их гостеприимством, в теле всё равно слабость и спина побаливает, так что даже лёгкая кладь — килограмма три-четыре, не больше — мучает и тянет к земле. Кристо свой рюкзачище, набитый не только моим альпинистским снаряжением, но и закупленными продуктами, тяжело бухает рядом.
Конечно, я уже рассказывала Кристо про Никту — я ему вообще все свои приключения рассказала, умолчав, правда, некоторые детали касательно Марчина и тайны Айдына Угура — но таращится он на неё так, будто совершенно не представлял подобное чудо. Никта, усмехаясь, приглашает к столу. Естественно, за чаем с блинами мне приходится пересказывать свои приключения по второму разу.