Луна над Славутичем

— Вот потому и три, а если бы ты первый начал, тут уж меньше десяти никак!

— А если нету?

Ну, придумали бы что-нибудь! — Радомысл многозначительно посмотрел в сторону полуземлянки, где скрылась моя невеста, — А можно душегуба и родичам убитого отдать — раньше так только и делали.

— А если на поединке?

— Ну коли князь поединок разрешил, то можно, но он этого не любит, старается вирой да миром споры улаживать, а вот отец его, Святополк, тот наоборот, любил на драку хорошую посмотреть, бывало, что каждый день поединки в крепости были.

Тут появился дружинник с телегой, на которую быстро погрузили Горана, и я с дружинниками направился к княжьему городу. Ферапонт и большинство соседских мужиком пошли следом.

— Помнишь, Скор, ты рассказывал, как на тебя тати напали? — завел разговор Радомысл по дороге.

— Угу, — кивнул я.

— Сходили мы туда тремя десятками. Нашли трупы тех двоих, что ты убил, тати их раздели и бросили, а сами ушли незнамо куда, местные раньше много раз их видели, но принимали за охотников, дичь у них на хлеб да молоко меняли, говорят, вроде, из древлян те были. А рядом с брошенной стоянкой в овражке дюжина тел раздетых, — дружинник в сердцах сплюнул, — Вот такие вот охотники! Если бы не ты, получается, они бы там ещё долго так охотились…

— Радомысл, — решил я задать давно интересовавший меня вопрос, — А вы с людоловами что делаете?

— Да то же, что и с татями, — ответил он, — Убиваем, если застигнуть их с невольниками получается. Только Днепр полностью не перегородить, они мимо нас ночью за островами ходят. Уж больно доходное это дело, ромеи за рабов хорошо золотом платят! А им тут, кроме нас, больше никто и не мешает. Проскользнут мимо Харевы, а там уж до роменов рукой подать.

— А что, ромены им помогают?

— Угу, они ведь, хоть и говорят по-славянски, себя потомками ромеев считают, на других свысока смотрят и продавать славян в неволю для них незазорно.

Вскоре мы, за разговорами, подошли к частоколу княжьего города, но стражники, стоящие у ворот, сообщили, что князь никого не принимает, потому что обедает.

— Ну вот, промешкались, теперь ждать придется! — расстроился дружинник.

— А он потом ещё и отдыхать будет? — спросил я, памятуя о местных обычаях.

— Не думаю, — покачал он головой, — Сперва всё-таки сначала с вами разберётся, а уж потом и почивать отправится.

Немного постояв рядом с нами, Радомысл оставил двух дружинников, наказал мне никуда не уходить и с остальными воинами ушел в крепость.

Примерно через полчаса, князь всё-таки завершил трапезу и соизволил рассмотреть жалобу Мокши, поэтому меня вместе с христианской делегацией запустили в крепость. Оглядевшись, я увидел Ярослава, стоявшего посреди двора в окружении дружинников. Он, как и в прошлый раз, был одет в небеленую льняную одежду, но на его плечах теперь был ещё красный шелковый плащ-корзно, а на голове, несмотря на летнюю жару, была одета меховая шапка.

— А вот и провинившийся, — строго произнес князь, когда я подошел, — Ну давай рассказывай как дело было!

— Сидел я у себя во дворе, никому не мешал, никого не трогал, — а тут вдруг подъезжает на гнедой кобыле, этот… — я жестом показал на стоявшего поблизости Мокшу и подробно рассказал, как было дело.

Князь выслушал не перебивая, потом спросил у сопровождавших меня соседей:

— А что мужики, так дело было?

— Да, княже, так! — вразнобой подтвердили соседи, кивая головами.

— Да что ты их слушаешь, княже! — возмутился Мокша, — Врут они всё!

— Врут, говоришь… — Ярослав хмыкнул, — Ну тогда даже не знаю как быть?.. Хотя, есть хороший способ, от предков нам доставшийся — поединок!

Мокша нахмурился, его глаза забегали, но взяв себя в руки, юный купец нашелся, что ответить:

— Невместно мне с голодранцем на поединок выходить, вот, пущай Серко с ним сразится, — заявил купчишка, высокомерно подняв голову, и показал на своего охранника, у которого на лице сразу отобразились отнюдь не радостные эмоции от такого поворота.

— Э, нет! — возразил князь, — Тут ведь спор девицы касается, а в таком разе самому надо биться!

— Да нужна мне эта оборванка! Чтоб из-за неё с бродягой-изгоем драться, род свой позорить! — Уперся Мокша, который явно не горел желанием скрестить со мной копья.

— Ну раз не нужна, то зачем ты тогда в ромейский конец поперся, да ещё и рубаху шелковую надел, на шею гривну отцовскую повесил, какое там у тебя дело важное было?

На эти вопросы Мокша на нашелся, что ответить и лишь опустил голову.

— Так то! — удовлетворенно произнес князь, — Дурень ты Мокша, каких ещё поискать, а посему заплатишь ты мне виру в пятнадцать золотых.

— Нет у меня сейчас столько, княже, после торжища отдам! — жалобно произнес купчишка.