Луна над Сохо

ХОЛОДНЫМ и ненастным октябрьским днем я выехал из Лондона. Выползая по утренней пробке на междугороднюю трассу, я наблюдал, как люди в серых пальто спешат на работу, понурив плечи и опустив головы. Лето совсем кончилось, и перспективный центральный форвард улетел в Рио с визажисткой из Малаги.

Но Лондону нет до этого никакого дела. Ему всегда безразлично, когда его кто-то покидает, ибо он знает: уедет один, приедут двое других. И потом, столице не до этого – она слишком занята: рядится в алый и золотой, красит губы неоновым блеском. Разве ты не знал, милый, звезды футбола уже давно не в моде? А театр всегда только там, где происходит действие. И теперь она ждет, чтобы какая-нибудь новая голливудская знаменитость показала свое актерское мастерство на улицах Вест-Энда.

Я снова миновал Колчестер, но на этот раз позвонил заранее, предупредил Лесли, что еду. Мутно-серый горизонт постепенно приближался, а вокруг вставал Брайтлинси, словно сложенный из ледяных глыб, под низко нависшими дождевыми тучами. Лесли уже ждала, когда я подъехал к их дому. Она стояла на парковочной площадке, под фонарем. Для защиты от дождя она надела непромокаемую куртку с капюшоном, а шарф футбольного фаната и солнечные очки сменила на розовую маску из мягкого гипоаллергенного пластика, полученную в госпитале. Но голос, когда она заговорила, был по-прежнему не ее.

– Мне надо тебе кое-что показать, – сказала она.

Мы шли по мокрым скользким улицам, и на пути нам пару раз попались местные. Они приветливо помахали Лесли и подозрительно глянули на меня.

– Вот она, жизнь в маленьком городке, – пояснила Лесли, – все друг друга знают, и никого ничем не удивишь.

– Думаю, я им не понравился, – заметил я.

Мы прошли через парковку, где холодный ветер трепал снасти лодок, выставленных рядами и обтянутых на зиму брезентом, и вышли на бетонную набережную с деревянными сарайчиками и открытым бассейном. Лесли снова повела меня в приснопамятное кирпичное строение с фресками, изображавшими неправдоподобно голубое небо и белые песчаные пляжи.

– Сейчас я сниму маску, – предупредила Лесли. – Ты готов?

– Нет, – признался я. – Но как-нибудь переживу.

Лесли нащупала застежку с одной стороны.

– Эти штуковины ужасно неудобные, – пожаловалась она. – У меня есть еще одна, на липучках, но она еще хуже – о, готово.

И прежде чем я успел как-то настроиться, она сняла маску.

Все было еще ужаснее, чем я представлял. Настолько страшно, что мой мозг отказывался воспринимать это как человеческое лицо. Подбородок отсутствовал полностью. Ниже непропорционально толстой нижней губы кожа расходилась множеством неровных клочков, которые в районе горла снова сливались в гладкую и ровную поверхность. Нос представлял собой бесформенную плосковатую шишку, торчащую из центра выпуклых белых шрамов, тянущихся от щеки ко лбу. Меня передернуло. Если бы я не был заранее готов держать себя в руках, то вообще отскочил бы в самый дальний угол.

– Ну что, закончил осмотр? – спросила Лесли. – Можно открывать глаза?

Я не помню, что ответил.

Она открыла глаза, по-прежнему небесно-голубые, такие знакомые. Ее глаза. Я изо всех сил старался смотреть только на них.

– Ну, что скажешь?

– Видал и пострашнее, – сказал я.

– Врешь, – фыркнула она. – Это кого же?

– Твоего папу, – отшутился я. Шутка вышла неудачная, но я старался, и она это оценила.

– Как думаешь, получится у тебя привыкнуть?

– К чему? – не понял я.

– К моему лицу.

– Да сколько можно болтать о своем лице? – проворчал я. – Нельзя быть такой самовлюбленной. Надо же иногда думать и о других, не только о себе любимой.

– И о ком же мне думать?

Когда она говорила и клочки кожи под нижней губой шевелились, это выглядело особенно отвратительно.

– Да хоть обо мне, – сказал я. – А я, между прочим, ушиб ногу о бордюр, когда ты тащила меня через эту лодочную парковку.

– Неужели?

– Представь себе, и это чертовски больно. Могу поклясться, палец уже распух. Хочешь глянуть?

– Не хочу я смотреть на твой палец.

– Уверена?

– Абсолютно, – кивнула она и принялась надевать свою маску.

– Если не хочешь, не надевай, – сказал я.

– Не люблю, когда дети меня пугаются.

Я очень постарался скрыть облегчение, когда ее лицо снова спряталось под маской.

– А еще операции будут делать? – спросил я.

– Возможно, – ответила она. – А теперь я хочу показать тебе кое-что еще.

– Валяй, – сказал я, – и что же это?

Она вытянула вперед руку ладонью кверху. И над ней поднялся шар-светлячок, мерцающий изнутри великолепными радужными переливами. Он был гораздо красивее всех, какие когда-либо получались у меня.

– Охренеть можно, – выдохнул я. – Ты научилась колдовать.

Историческая справка